С минуту Ада молчала, а затем качнула головой и ответила:

– Нет. Диллис всегда была избирательна по части друзей. И мы всех их очень хорошо знаем.

– Не против, если я загляну к вам? Осмотрю комнату вашей дочери? – спросила Ива, на что Дэвид согласился и протянул листок с адресом.

– Приходите в любой день после шести вечера. Мы вам все покажем.

Попрощавшись с Уинсфилдами, Ива вернулась к своей группе и только собиралась продолжить осматривать тело девушки, как Эльги крепко ухватил ее за руку и потащил прочь от берега.

– Эльги, ты чего?

В ответ была лишь тишина и быстрый раздраженный взгляд. Волк схватил Иву за рукав и потащил ее ближе к ущелью, где в холодной воде уже плескалась небольшая лодочка: рядом неспешно курил Эрих.

– Да что случилось-то? – тихо спросила Ива, едва успевая перебирать ногами: настолько шаг Эльги был размашистым и быстрым.

– Смотри.

Он развернул ее лицом ко входу в пещеру и указал рукой куда-то в неопределенное место. Поначалу Ива не поняла, а затем осторожно пошла вдоль края берега, пытаясь подойти ближе к расселине, и замечая что-то странное, выцарапанное на камне. Белые царапины перестали казаться какой-то бессмыслицей и постепенно превращались в буквы, а Ива силилась их прочитать. Эрих докурил сигарету и отбросил окурок в снег, а затем тихо спросил над самым ухом:

– Ты понимаешь, что там написано?

– Аб… Уно дисцэ… Омнэс? – неуверенно спросила Ива скорее у самой себя, а затем, повернувшись к мужчинам, спросила: – Давно это заметили? И эта надпись – она всегда тут была или это недавнее начертание?

– Твой дружок Хендрих, – хмуро отозвался Эльги: – Он и вправду, Ива, неприятный тип. Я б тоже от него бежал, роняя тапки. Так, а что значит это выражение?

– Переводится как: «По одному суди о других».

– Только этих ребусов нам не хватало, – отозвался Эрих: – Думаешь, наш чародей постарался и выцарапал вот это над ущельем? Это ж как же он ее писал?

– Магией, – отозвалась подошедшая Элис: – Ущелье ею фонит, словно бы это двор Академии.

– Ага, и сделали ее недавно, – добавила Ива: – Это самый обычный вид начертательной магии, нас ею мучили весь первый курс. Помогает привести мысли в порядок. Мы можем попасть в ущелье?

– Поплывешь на вот этом? – Эльги кивнул в сторону казавшейся хлипкой лодочки, на что Ива кивнула и произнесла:

– Мы поплывем с Элис. Там нужна еще пара глаз, а если эта пара глаз принадлежит боевой ведьме, то вообще отлично.

Элис лишь усмехнулась и без явного удовольствия полезла в лодку, а вслед за ней Ива: всё как раз говорило, что доплыть до ущелья могут лишь двое. Ива оттолкнулась веслами от берега и, напрягшись, сделала пару мощных гребков, направляя лодку прямиком в ущелье: в лицо бил промозглый холодный ветер, Элис посильнее закуталась в шарф, наблюдая, как они медленно и плавно вплывают внутрь темного ущелья, где едва слышно вода лизала мокрые стены.

– Ох…

Только и смогла выдохнуть Элис, запрокидывая голову: стены были сплошь испещрены надписями, идущими внахлест друг на друга, они путались буквами друг в друге, где-то не было видно не конца не края, сливаясь в единый витиеватый текст, а в ушах слегка звенело от магического неочищенного фона.

– Как много энергии… – только и смогла произнести Ива: – Она неочищенная и очень злая, сюда ходили сбрасывать напряжение. Очищать ум, потому что тот, кто сделал эти надписи явно сходил с ума.

– Думаешь, наш товарищ? Я ощущаю лишь легкий треск и звон.

Ива помолчала, настраиваясь на общий фон. Она не любила делать Переложный обряд, но тут дело явно требовало его. Настроиться оказалось легко настолько, словно бы она сидит не в лодке посреди ледяного ущелья, а в тренировочном зале Академии: тело стало казаться легким, воздушным, словно бы ее медленно поднимают в воздух, голова очистилась, вымещая посторонние звуки и мысли, а затем острая боль пронзила ее глаза, и Ива, сцепив зубы, принялась цепляться за ментальный след. Его было много, но принадлежал он одному человеку, ведомому ненавистью и болью. Ее ломало изнутри, как ломало того, кто делал эти надписи в попытке очиститься. Ива невольно охнула, подаваясь вперед, ощущая, как зло и резко человек набрасывает строчку на строчку, потому что чистого места уже не осталось, как ненавистно ему собственное тело, которое он видел словно бы сто стороны, и злость – сильная, давящая на череп изнутри, перераставшая в боль, из-за которой он крепко сжимал зубы.