В этом контексте, который нам предлагает постсовременность, не будем строго ограничиваться лишь тремя основными церковными традициями (см. выше), но также постараемся усваивать большее, в том числе из философии… Только так мы бы могли справляться с вызовами постсовременности, которые практически полностью выводят нас за пределы классической христианской парадигмы, и в то же время давать на них ответ. Однако условием для этого является серьезный и глубокий подход. Нужны очень глубокие люди, способные к междисциплинарной работе, чтобы осуществлять синтез в этих областях духовной традиции.

Д. Гзгзян. У меня возникло две ассоциации. Мне кажется, паламизм победил еще и потому – и это, вообще говоря, всегда отличает подлинное харизматическое движение, – что он принципиально не был агрессивен и никого не атаковал. Когда люди стараются совершать усилия обновления духа, им, с одной стороны, не до агрессии, им бы самим себя не потерять, потому что они и так рискуют. А во-вторых, обновление духа несовместимо с агрессивностью. А все названные Вами духовные движения характеризовались повышенной протестной составляющей. Неважно, какого она была происхождения, но это была не свободная от агрессивности форма противодействия, пусть и каким-то институциональным излишествам.

И еще одна вещь: взаимодействие традиции, разных конкретных исторических, этнокультурных особенностей не происходит автоматически, при том что внутри имеет очень высокий духовный накал. Простая инклюзивность тут не поможет: чтобы учесть силу латинского юридизма (в хорошем смысле), эллинского философствования и иудеохристианского мифопоэтизма, нужно иметь не просто открытый, а очень тренированный дух. Моя любимая по этому поводу историческая зарисовка – как папа Римский Аникет предпринял встречу с Поликарпом Смирнским для того, чтобы разрешить проблему, не больше не меньше, когда правильно отмечать Пасху. До сих пор это у нас камень преткновения, а у них вышло достаточно просто: предстоятели встретились, посмотрели друг на друга, в смысле, не две персоны друг на друга, а на то, как живут люди, и как-то поняли, что и те и другие нормальные, не побоюсь сказать, православные христиане. Технологию они нам не оставили; вероятно ее просто не существует (если не считать всего того, о чем я пытался сказать). Но факт исторический зафиксирован: они засвидетельствовали, что неважно, как, в какой день и т. д. отмечать Пасху; важно – пребывание в духовном единстве. Удивляюсь, почему до сих пор этот пример не тиражируется современными христианами как фундаментальнейшее свидетельство того, кто мы такие на самом деле и какое предание мы наследуем. Я не понимаю, почему этот случай такой непопулярный. Я о нем узнал лет через десять после того, как стал вникать в историю церкви, хотя он должен, наверное, хрестоматийно повсюду цитироваться.

Свящ. Георгий Кочетков. Мне хотелось бы задать еще один вопрос. Когда я слышу, что есть икона, вдохновленная духом, а есть, допустим, просто хорошая ремесленная работа, то для меня это связано с понятием «стиль» и «стилизация». В любом храме можно найти ремесленные вещи, их большинство, конечно, хотя есть и духовные творения. Люди в храмах, как правило, не очень отличают эти вещи. Но сейчас в наше время мы говорим о возрождении церкви, и мы тоже вынуждены иногда говорить о подлинном возрождении, а иногда о стилизации – уже самой жизни, не только иконы. Адекватно ли по отношению к тем материям, о которых Вы говорили, применять такой образ и такую терминологию? Мне кажется, что она более доступная и более понятная. Хотя я не знаю, что скажет А. М. Копировский или другие присутствующие специалисты по церковной культуре и искусству. Как отличается подлинная икона от стилизации? Мы же все-таки говорим: у этого мастера-иконописца., допустим., больше стилизации., у этого меньше., т. е. мы ее даже как-то измеряем. Как это происходит?