И наплевать, что для многих это синоним неудачницы. Просто я обещала себе, что впредь не позволю мужчинам причинить мне боль. Никогда ни к одному из них ничего не почувствую. Никого не полюблю. Стану стервой. Обещала.

Обещала…

Впервые я увидела его, когда сбежала из детдома. Туда меня с братом отправили после автокатастрофы, унесшей жизни наших родителей.

Я не могла дождаться восемнадцатилетия, чтобы убедиться в том, что мой дядя, конченый алкаш, продал нашу квартиру через ушлых риелторов. Зашла в дом и увидела все собственными глазами: новая дверь, новые замки, новые жильцы. И ни следа от родственничка – тот, по слухам, стараниями своих же «благодетелей» догнивал где-то в лачуге в глухой деревеньке.

Тощая девчонка, жиденькие волосы, старый свитерок – еще из прошлой, счастливой жизни, – короткая юбчонка и серые кеды со сбитыми носками. Мне некуда было податься, да и не хотелось: так что надо топать в детдом к брату, ведь парнишка, которому не исполнилось и пятнадцати, тоже не имел в этой жизни никого, кроме сестры.

Выскочила из подъезда, размазывая по лицу слезы рукавом, и села прямо на бордюр. Обхватила колени руками и принялась реветь в голос. А перед глазами так и мелькали картины из прошлого: мы всей семьей едем на море, отдыхаем в парке, выходим из этого самого подъезда вчетвером, чтобы разбежаться в разные стороны – кому в школу, кому на работу, – чтобы вечером встретиться за ужином, когда за столом не смолкали веселые разговоры.

И в этот самый момент совсем рядом со мной, обдав пылью, затормозил большой черный седан. Из навороченной иномарки вылез мужчина – высокий, худой. Швырнул окурок в траву и присел на корточки.

– Эй, ты чего?

Сквозь ритмичные звуки, доносившиеся из машины, я слышала, как мужчина что-то у меня спрашивает, но не понимала, что именно. С первых секунд, как незнакомец посмотрел на меня, я попала под странное, почти гипнотическое воздействие его темных глаз. Колючий, неприветливый взгляд из-под бровей забирался в самую душу, целиком и полностью лишал воли и дара речи.

Уже позже, сидя на переднем сиденье дорогой тачки, я, захлебываясь в слезах, рассказывала ему, первому встречному, о своей нелегкой судьбе. Об издевательствах в детдоме, которые пережила за последние полтора года, о младшем брате, для которого желала лучшего будущего, о надежде вырваться из этого ада и нищеты через две недели, когда мне исполнится восемнадцать.

И именно в эти, знаковые для моей судьбы двадцать минут, в течение которых мужчина вез девчонку обратно в спецучреждение, я могла разглядеть его как следует. Пронзительные черные глаза. Властные, непримиримые, жестокие. Прямой коротковатый нос. Резко очерченные скулы на суховатом лице. Красивые губы, сжатые в упрямую, дерзкую линию. Сильные челюсти. Модная стрижка, открывающая виски и оставляющая копну гладко причесанных, ниспадающих на лоб темных волос.

И татуировки.

Цветные, замысловатые, вызывающие. На сильных руках, кистях и пальцах. На груди – виднеющиеся из выреза рубахи. На шее – обрамляющие ее с двух сторон и не затрагивающие только выдающийся кадык.

Он высадил меня возле ворот. Не обещал, что мы увидимся. Не спрашивал даже имени. Ничего не говорил. Просто бросил:

– Ты нереально красивая, малышка.

Подмигнул и коротко улыбнулся. Лишь уголками губ.

А потом сел в автомобиль и поехал трахать очередную глупую дуру, которой за час до этого накидал в уши невообразимый (фирменный) бред про ее исключительность.

Но об этом я не знала. Тогда я была поражена. Покорена им с первого взгляда. Чтобы позже подчиниться ему во всех известных мне смыслах.