Он прекрасно знал все законы своей страны (без этого в султанате выжить можно было только рабу) и понимал, что ему нечего вменить в вину.

– Еще раз повторяю: я готов уплатить все необходимые налоги и даже добровольно пожертвовать солидную сумму, в связи с начавшейся войной, но я, ни в коей мере, не согласен с вашим требованием закрыть все свои постоялые дворы, кроме одного! – беря с подноса, лежавшего на столе между двумя мужчинами, гроздь винограда и отправляя сладкие ягоды себе в рот, произнес аль-Кинди.

– А вы не забыли, дорогой аль-Кинди, что я пришел не один, а со стражниками, и могу велеть арестовать вас прямо здесь и сейчас? – поднимаясь из своего кресла, прошипел сборщик налогов.

Владелец постоялых дворов вздохнул. Именно этого он и опасался: этот жирный боров просто положил глаз на его прибыльное дело и готов пойти на все, лишь бы заполучить его.

– Я помню, – ответил аль-Кинди. – Но я также хорошо помню то, что кавалера ордена Пустынного Знамени, не имеют права сажать в темницу без предъявления обвинения. Даже люди вашего ранга! – после небольшой паузы добавил он.

Орден Пустынного Знамени вручался лично султаном тем, кто на свои деньги экипировал целый полк джараханской армии, и его обладатели имели право на целый ряд привилегий.

– В Вараше я – Закон, и мне решать, что я имею право сделать, а чего – нет! – сборщик налогов окончательно пришел в ярость и крикнул: – Ребята, взять его!

Однако на его призыв никто не откликнулся. Сборщик налогов обернулся к двери и только сейчас услышал звон мечей, к которому уже минуты три немного обеспокоенно прислушивался аль-Кинди.

– Что это значит, аль-Кинди? – повернулся к хозяину многочисленных постоялых дворов сборщик налогов. – Ты решил, что тебе сойдет с рук нападение на представителей власти?

Аль-Кинди открыл рот, хотя еще не придумал, что отвечать, но в этот момент дверь распахнулась, и внутрь ввалился один из стражников, что пришел со сборщиком налогов. Но в комнату он ворвался вовсе не потому, что хотел помочь своему хозяину, а потому, что его в нее впихнули. Во всяком случае, так решил аль-Кинди, глядя на меч, торчащий из груди стражника.

«Представитель закона», как окрестил своих людей сборщик налогов, шатаясь, сделал два шага по направлению к своему хозяину, а затем повалился на пол, заливая кровью все вокруг.

«Прощай, эльфийский ковер!» – подумал аль-Кинди, глядя на алое пятно, растекающееся на ткани.

Эльфы крайне редко ткали ковры, предпочитая спать на мягкой траве в своих вечнозеленых лесах, и потому их изделия ценились очень высоко. К тому же приобрести их было невероятно трудно, так как абы кому эльфы свои ковры не продавали.

– Ты за это заплатишь! – вернул аль-Кинди к действительности рев сборщика налогов. – Я велю посадить тебя на кол, затем сварить в масле, а напоследок четвертовать!

– А причем тут мой дорогой друг аль-Кинди? – раздался мужской голос. – Если кого и надо за это наказывать, то нас!

Аль-Кинди перевел взгляд на дверной проем и (как и ожидал) увидел в нем своего друга Грифона и его верную спутницу Скорпиона.

– Грифон?! Тот самый Грифон?! – голос сборщика налогов продолжал держать высокую ноту, но теперь в нем сквозили нотки страха. – Значит, это правда? Вы действительно дружны?!

– А вы думали, дорогой, что я распускаю подобные слухи ради устрашения своих врагов? – хмыкнул аль-Кинди в то время, как наемники вытирали о ковер (слава Фарину, самому почитаемому богу в Джарахане, уже и так испорченному) выпачканные в крови мечи.

Сборщик налогов не ответил. Он испуганно взирал на Грифона, который подошел к лежащему на животе трупу стражника и выдернул из него свой меч, затем громко сглотнул и опустился обратно в кресло, а по комнате поплыл характерный запах.