Надо идти дальше. Путевые заметки Лариса Довгая

Больная, смешная, в дорогу ушла.

Знала, что ждет, долго перебирала содержимое рюкзака: это надо, это просто необходимо, без этого никак. И все в граммах, которые складываются в килограммы, и каждый – на твою тощую спину. Но вот 9 июля – день Тихвинской иконы Божьей Матери, и пора в путь. До 16 июля – до крестного хода в Екатеринбурге к Ганиной Яме в самый раз, чтобы до этого Екатеринбурга добраться. Две тысячи восемьсот километров от Новороссийска – это 5—6 дней пути по расчетам автостопщика. И перед такой дорогой перед Тихвинским образом в самый раз и помолиться.

А начинать всегда стоит с молитвы, с порядка в душе своей.

Простые утренние дела – прибрать постель, поплотнее позавтракать (будет ли обед?), выставить за дверь кота и отнести соседке еду для него – покормит в мое отсутствие. Рюкзак на спину, подогнанные лямки в замок, дверь на ключ и – к микроавтобусу на Волчьи Ворота.

Автостопщикам: из Новороссийска лучше выходить у КПП при повороте на Анапу. Чуть в горку по правой стороне, рюкзак можно опустить, повернуться навстречу едущим машинам и – руку поперек с отогнутым большим пальцем вверх. Я – автостопщик. И палец вверх означает, что буду соблюдать все правила случайного пассажира, не курить без разрешения, не навязывать своих взглядов, молчать, если надо. Отвечу, если спросят. Есть те, кто едет с заготовленной легендой: деньги закончились, к бабушке срочно надо… Я езжу без легенды. Что есть – то есть. Еду на Царский крестный ход в Екатеринбург. Почему не на поезде? А вы видели русского ремесленника от пера на поезде? Ему Россия нужна. А то задохнется…

Входишь в город как придется, какой транспорт будет, на легковушке – до остановки, грузовиком – с объездной на маршрутке. А выходить из города лучше пригородным транспортом. Надо взойти на трассу потому как и автостоп, и законы трассы действуют только на ней.

Исхоженные улицы Новороссийска одна за другой остаются на своем месте, тянется пригород непонятно кем и как застроенный, нечем тут гордиться, Монферран отдыхает. Перевал Волчьи Ворота, где с дороги видно, как жд пути уходят в дыру под скалой – Баканские тоннели. И вокруг уже лес, сосновые посадки, уже все другое, даже на самой трассе воздух иной. Вот она, начинается красавица М4. И побежит до самой Москвы через Аксай, Воронеж, Каширу.

Вот и легковушка сворачивает на обочину рядом.

– Куда?

– Сначала на Крымск.

Не надо сразу говорить о конечном пункте. Во-первых, не поверят. Во-вторых, у водителей своя жизнь, свое направление движения, и надо вписаться в это направление. Ровно до необходимого поворота.

– А потом?

– На Аксай.

И ему уже все понятно, дорога у меня дальняя, Аксай – объездная Ростова-на-Дону.

– А зачем?

– На богомолье.

Это в России понимают. Он окидывает взглядом: стоптанные, но как раз по ноге светлые мокасинки, которые выдержат все неровности пути, потертые и пригнанные плотные джинсы, красная майка (на автостопе своя безопасность), белый платочек. Он самый, белый платочек, в котором наши бабушки, послевоенные вдовушки в церковь ходили: простой в мелкий синий цветочек и повязан так же. Он и есть пропуск на богомолье. Юбочку я всегда из рюкзака достану и перед двором церковным надену. А лицо… Какое лицо после шестидесяти?

Карту полезно изучать и маршрут знать, но всего не предусмотришь, остается своеобразный плюс-минус. А потом в голове карта автодорог откладывается своеобразно: развязки Крымска (как пройти), Славянска-на-Кубани, Тимашевска… Правда, я помню, что это были станицы Крымская, Славянская, Тимашевская, но вслух – ни-ни. Жители считают себя горожанами, а то, что город предполагает и свое мышление, и свой уровень общения, об этом они еще не догадались. И я им этого не скажу.

Выхожу с северной Тимашевской развязки на Брюховецкую. Направление обозначено. Кто подберет? Тормозит машина черного цвета. С размаху закидываю рюкзак вовнутрь и только потом вижу, что за рулем сидит монах в рясе и скуфеечке.

Вот так вот помолиться с утра. Накануне я в церкви в дальний путь не благословилась. Так и так. На Царский. Россия без государя, что рой без матки… Потому и лишили нас Государя.

А отец едет в Екатерино-Лебяжью пустынь. Восстанавливается старый монастырь общими усилиями. Тяжело. Место для казаков особо святое, там выжившие в боях старость свою в молитву обращали. Спрашиваю: был ли факт, что ЧОН взорвали собор вместе с монахами и поселившимися в монастыре коммунарами? Был. Думаю о романтизации в советской литературе ЧОНа, того же Бориса Корнилова… Есть такие люди, которые и к ВЧК с романтическим придыханием относятся… Поворот на пустынь чуть не пропускаю.

– Не благословения прошу, отец…

– Буду молиться…

А у монашеской молитвы особые крылья!

Вот и Кисляковскую прошла, поворот на М4. Красавица! На тебе я чувствую себя легко и свободно. Теперь просто вперед. Опять смена машины. КамАЗ! Карета автостопщика. Идет до поворота на Белую Калитву – удача. Водитель молчаливый и я опять дышу в приоткрытое окошко горячим степным воздухом и рассматриваю все вокруг. Моя малая родина – Костромская область, а большая – вся Россия! Все степи, все моря, все леса, реки, озера! – все мое!

Часто людям, которые вдруг взялись писать, подсказываешь: у вас ошибка в пейзаже… – Откуда ты знаешь, что в нашей степи ковыля нет?.. Нет. Поля. Лесополосы. Балки. Все распахано, обихожено, нет ковыля. Начинают что-то отвечать из учебника по природоведению для четвертого класса. Советую выехать в степь и посмотреть самому. Обида и свысока: – Да ты-то откуда знать можешь? Просто видела. Просто любуюсь живьем. В этой радости себе не отказываю.

На трассе

Вечерний закат застает на проселке рядом с автотрассой. Оранжевый, яркий, вполнеба. В лучах заходящих какие-то птицы летят черными комочками. И какой-то человеческий муравей по поверхности Земного Шара тащит свою поклажу к кукурузному полю: пора отдохнуть.

Один из лучших летних ночлегов в кукурузных полях. Одно из самых безопасных мест, здесь никто тебя не найдет. Сам заблудится. Важно из-под спальника твердые комья земли откинуть. Палатку я не беру, чтобы не утяжелять рюкзак, пенка и просторный спальник, в котором крутишься как хочешь…

Телефонный звонок:

– Ты где? Все в порядке?

– Где-то в кукурузном поле у Россоши. Спать хочу. Все путем.

– Я на связи!

Это «вечерний рапорт». Автостоп удел все же одиночек. Так лучше. Но тебя ведут. Один человек звонит по вечерам и делает отметки на своей карте. Другой звонит с проверкой по утрам. И если я не отвечу или не перезвоню в течение десяти минут, то мои друзья поставят на ноги всех. Потому особо слежу за зарядкой телефона. Всегда. Ведь действительно всех подымут, потому как бывших журналистов не бывает. К сожалению.

В природе будильником работает солнце. Рассвет – и организм сам просыпается. Причем нет желания полежать еще. Организм сам встает и намекает, что горячего чаю он бы выпил.

Но до чая неблизко. Сначала приводим себя в порядок, организм должен выдержать холодное обтирание мокрыми салфетками. Сверху донизу. Салфетки просто х/б лоскуты, на которые выливается часть обязательного запаса воды, плюс капля геля для душа из небольшого тюбика. Смена белья. Зубы. Проверка одежды и рюкзака.

Если вы думаете, что автостопщик сродни немытому обходчику мусорных баков – ошибаетесь. Наш может дрожать под снежным ветром, но в порядок себя приведет.

М4 бежит с юга на север, значит, из кукурузных зарослей выходим от встающего на востоке солнца. Его еще нет, еще блеклые краски, и настроение серенькое. Проселок, а за лесополосой – трасса, она уже слышна в своей неугомонности.

Вот и подходящая канавка, у которой можно разжечь огонь. Ругаю себя, что не взяла все же печку-щепочницу, которую и придумала, и сделала сама из старого металлического хлама. Приходится довольствоваться небольшой ямкой с тремя все же найденными камешками у дороги. От кусочка твердого горючего и бумажной рекламки поднимается язычок пламени, струится по обломкам веточек, собранных в лесополосе, железная большая кружка, в которой и кашу сварить можно, нагревается. Пакетик чая. Галеты с сыром. Эти продукты не портятся в дороге при любом раскладе.

Что это? Мой дорожный проверенный нож с трудом врезается в сыр. Да и сам сыр больше похож на кусок желтой скрючивающейся пластмассы, только магазинная бирка гласит «Костромской». И вкус пластмассы. Кострома, родная, ты такое позорище видела? Торговый дом братьев Бландовых это изделие за сыр мог выдать? Вологодское масло и костромской сыр из молока караваевской породы коров Россию в свое время прославляли. «Масляные» поезда из Сибири по отдельному скоростному расписанию в Питер докатывались, поставляли в Европу вкуснейшие сыр и масло.