Но в ожидании прощения он должен был искупать свою вину, выдерживать побои и помогать старшим на ферме. Отец всегда заставлял выполнять порученную работу в срок, уложиться в который было трудно, угрожая, что лишит его пищи и снова изобьет. Но в том жалком состоянии, в котором Дилан теперь находился, справиться с заданием отца и вовсе было невозможно. Вот уже месяц, как ему было запрещено появляться в доме. И все из-за пропавшей курицы. Но он-то был ни при чем! Может, ее утащили воры, может, стянула лисица. Но для отца все было яснее ясного: виноват он, Дилан. Убежденный, что парень украл птицу, чтобы съесть тайком, отец избил его с еще большей жестокостью, чем обычно. А поскольку сын так и не заплакал, он в конце концов вывихнул ему палец. Первые два дня Дилану совсем не давали есть. Мать принесла еду лишь на третий день. Поставив перед ним тарелку, она с тревогой посмотрела на сына, и он увидел в ее глазах слезы. Но и тогда мать ничего не сказала.

Подросток услышал, что кто-то скребется в дверь, и подошел, прихрамывая.

– Дилан?

– Я здесь, – ответил он братишке.

– Как ты?

– Ничего.

– На-ка, возьми.

Под дверью ребята вырыли маленькую ямку, чтобы Лиам при случае мог передать Дилану немного еды, которую удавалось стащить. Лиам, младший брат, был единственным, кто ему помогал. При любой возможности ребенок подходил к двери сарая, иногда и с пустыми руками, чтобы перекинуться парой слов.

Дилан схватил упаковку песочных палочек в шоколаде, снял обертку и с наслаждением принялся за лакомство.

– Мне удалось в школе обменять их на полдник. Только обертку спрячь, не нужно, чтобы ее увидели.

– Не беспокойся. А что означают буквы на ней?

– ТВИКС, – прочитал братишка.

Дилан тихонько повторил, чтобы запомнить.

– Ну, так все-таки, как ты?

– Да хорошо, нормально.

– Сильно он тебя побил?

– Нет, только вот палец. Но я его вправил, и сейчас уже лучше.

– Я… не знаю, что делать, Дилан, – признался мальчик. Было заметно, как он сильно расстроен.

– Ничего, не беспокойся за меня, я привык.

– Он все твердит, что это ты украл курицу.

– Да что бы я делал с этой курицей! Может, он думает, что я съел бы ее сырой? Ладно, ступай, нельзя, чтобы тебя здесь подловили.

– Дилан?

– Что?

– Молись Богу. Если будешь хорошо молиться, Он тебя услышит.

– Но Он слышит, как я ору, когда отец меня бьет, но что-то ничего не делает.

– Не говори так, это грех.

– Иди уже.

Пленник доковылял до дальнего угла сарая, где оборудовал себе что-то вроде лежанки, набросав на доску соломы. Возле нее стояли несколько неловко вырезанных деревянных фигурок, с которыми подросток играл, когда время тянулось уж слишком медленно. Он опустился на колени и взял в руки гвоздь, заменявший ему ручку, положил перед собой обертку от «Твикса» и начал выцарапывать буквы на деревянной дощечке, произнося их про себя. Закончив, он улыбнулся, довольный результатом.

– Смотри, Дин, я продвигаюсь потихоньку, – сказал он, обращаясь к своей любимой фигурке.

Потом, немного успокоенный, он вспомнил слова братишки.

– А если и правда помолиться? Ты как думаешь?

Он сделал вид, что слушает ответ деревянного друга.

– Да, верно, я ничем не рискую, если попробую.

Закрыв глаза, Дилан соединил изуродованные руки.

– Отец наш небесный, если Вы меня слышите, помилуйте меня! Сделайте так, чтобы родители меня простили за грехи, которые я совершил в детстве, так, чтобы я пошел в школу и больше не был идиотом… И чтобы отец мой… умер.

Подросток прервал молитву. Нет, он не должен просить Бога о смерти отца, хотя часто об этом мечтал. Сколько раз у него возникало желание взбунтоваться, схватить вилы и проткнуть его насквозь или взять лопату и раскроить ему череп. Наверное, отец прав, когда говорит, что его сын одержим бесом. А иначе чем объяснить, что тот желает смерти собственному родителю? Никто не вправе этого желать. Но почему отец так его ненавидит? И что он должен понять в конце концов? Какое такое преступление он совершил, чтобы заслужить столько ненависти и не иметь права на прощение?