– Рэлла Надежда!

– Не буди Кадава, если он еще спит. Я только покататься на Бади.

Но Бернет на выходе все равно успел сунуть в дверь голову:

– Альгида! Кадав! Быстрее!

– Своевольничаешь? – полушутя, спросила Надежда у телохранителя.

– Нечего им спать, работать надо.

С момента храмовых торжеств прошло больше двух недель, а покататься еще не удалось ни разу. Туманная тишина утреннего сада располагала к приступу неожиданной сентиментальности. А Надежда всегда считала, что это чувство присуще исключительно старым светским дамам. Нужно было Алланта разбудить, вместе проехать по просыпающимся лугам, а потом в озеро, купаться. Отвлечься ненадолго.

Вот сейчас она откроет дверь, и терпковато пахнет хрунтами и душистым сладковатым букетом прессованного сена.

Но сразу, только порог переступила, ей в ноги повалился хрунтер и, чуть отставая от него, незнакомая заплаканная женщина.

– О, Божественная Посланница! Умоляю, спасите моего сына! Врач сказал, что он умрет. Но он еще так мал! Он еще только жить начинает… Спасите его, умоляю! – и все порывался целовать ее ботинки мокрые от росы. Надежда невольно попятилась и только потом спросила:

– Где мальчик?

– Здесь, – заторопился хрунтер. – Жена ночью принесла его. Он простудился, и врач сказал, что все бесполезно, что он обречен. Я уже хотел утром просить Праки Найса, об аудиенции, а Вы сами!… я и не думал, что Вы придете сегодня.

В крайнем слева пустом стойле, на сенных брикетах, покрытых полосатой красно- синей штопаной подстилкой, разметался в жару мальчик от силы лет трех от роду.

Надежда, присев на край импровизированной постели, с минуту смотрела на него. Сочувственно слушала, как дыхание вырывается из тщедушной груди с натуженным свистом, сквозь порытые темной, потресканной коркой полураскрытые губы. Похоже, врач был прав. Ребенок с трудом балансировал на грани небытия. Надежда протянула руку, проводя ладонью по его влажному горячему лбу. И скомандовала, не оборачиваясь:

– Бернет, сбегай за аптечкой. Остальные все – марш отсюда!

И, почти не придавливая, положила ладони на грудь ребенку. Она не вполне верила, что успеет, что еще не поздно. И не открывала глаз, перекачивая свою силу в маленькое тельце. И потеряла счет времени, чувствуя, что ее саму начинает колотить озноб.

В коридор она выбралась, заметно пошатываясь. И хрунтер и его жена ожидали ее, так и не поднимаясь с коленей и все это время, похоже, исступленно молились. Но теперь они, не отрываясь, смотрели ей в лицо, ожидая приговора.

Надежда попыталась улыбнуться:

– Все нормально. Все будет хорошо.

Женщина, вновь заплакав, поползла к ней. А хрунтер вскочил.

– Рэлла Надежда, седлать Бади?

Она отрицательно поводила головой:

– я… спать …

Доплелась до сена, сложенного у стены, свернулась клубком. И, уже закрыв глаза, прошептала всем:

– цыц! Не рыпаться! Я скоро… – и провалилась в тяжелый сон.

Кадав снял куртку, накрыл свою Праки. Альгида испуганно и тихо плакала у ее изголовья, жена хрунтера благодарно молилась, спасенный ребенок тоже спал спокойно и мирно.

Надежда проснулась в прескверном состоянии. И, пока она, стиснув зубы, молча отсчитывала четыре капсулы комплексного антибиотика в протянутую широкую ладонь хрунтера, все вокруг плыло в слоистом тумане. Стараясь выглядеть более-менее бодрой, она поплелась к себе в спальню, оставив Бернета объяснять, как принимать капсулы.

– Покаталась, называется, – думала она, старательно переставляя ноги. – Вот до чего доводит отсутствие привычных тренировок. Еще не хватало начать падать в обмороки, как и положено утонченным придворным дамам! А сегодня я, как никогда, была близка к этому состоянию. Чуть нагрузка побольше и, пожалуйста! С утра тошнит, будто при переходе. Доправилась! Рэлла Тальконы! Божественная Посланница! Только бы дойти побыстрее.