Над Рекой. Былое Николай Наковник

Редактор Анастасия Павловна Вознесенская

© Николай Иванович Наковник, 2023

ISBN 978-5-0059-5518-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Вы держите в руках (или же читаете в электронной версии) 1 часть мемуаров моего прадеда – Николая Ивановича Наковник. Это был выдающийся геолог, доктор геолого-минералогических наук, профессор, автор более 70 научных трудов. При жизни Николай Иванович успел издать лишь одну книгу-мемуары – «Охотники за камнями» (Изд-во «Недра», 1966 г.). В конце 1860-х годов он написал еще пару книг воспоминаний, но не успел издать их при жизни. Потому за редактирование этих рукописей и их публикацию взялась я, его правнучка.

Сложность редактирования состояла не в том, что написаны они были при помощи русской дореволюционной орфографии (с буквами «I, Ъ, Ѣ, Ѳ, Ѵ»), а в том, что в тексте, напечатанном на машинке, было очень много вставок, написанных от руки. Вставки эти часто наслаивались одна на другую так, что сложно было понять смысл. Еще мой прадедушка очень любил из многих листов своих трудов делать надставки (или, как я их называю, «гармошки»). Выглядит это так: тебе кажется, что перед тобой – обычный печатный лист. Берешь его в руки – а его нижняя часть внезапно «падает» вниз и оказывается, что к листу приклеены и сложены во много раз еще листа два или три.

Некоторые абзацы текста были наглухо заклеены, так что пришлось разбирать, что там написано, глядя на свет. Кроме того, события, описанные в книге, происходили более ста лет назад. Несмотря на мое историческое образование, многие слова и реалии оказались непонятными из-за того, что произносились они на белорусском языке и описывали старинные белорусские элементы быта. Понять все это мне помог Кондратович М. И., который в ходе моей работы любезно объяснял мне, что значат все те слова, которые я не нашла при помощи Google.

Также некоторые моменты в этой рукописи были непонятны по смыслу. Например, сначала описывается, как родители автора долгое время переживали трудные времена и терпели неуважительное отношение соседей. Но затем, когда дальше, зайдя в книжную лавку Шпаера, Иван Мартынович (отец) хочет заплатить гарантийный залог, он получает заискивающий ответ: « – Какие могут быть залоги от уважаемых лиц города, Иван Мартынович! – воскликнул Шпаер, отстраняя серебряный рублевик, протянутый отцом. И добавил, потрепав меня по щеке: – Читайте себе на доброе здоровьечко, молодой человек и слушайтесь папеньке и маменьке“. Как рассказала мне Наковник Т. Н., моя бабушка и дочь автора, дело было вот в чем: Иван Мартынович к тому моменту стал городовым, стало быть, относиться к нему в городе тут же стали совсем по-иному. Но, так как Николай Иванович писал эти воспоминания в конце 1960-х годов, он опасался, что такие подробности могут ему навредить, если даже их пропустит советская цензура. Или, например, в тексте встретилось такое предложение: „Кое-кто из жителей выписывает «l’ uriners illustre». В поисковике c нашелся только один предмет с почти таким же названием и наиболее подходящий по смыслу – игристое вино «l’ illustre». и мне уже представилось, как некий ценитель вина оплачивает подписку на получение раз в месяц ящика вина по почте. Но Наковник Т. Н. возразила, что это было вовсе никакое не вино, а просто – иллюстрированный журнал что, конечно же, еще более подходит по смыслу.

В конце рукописи очень заметно, что воспоминания обрываются без логического завершения. если бы я решила придумать его – это означало бы, что я написала окончание за автора, а это было бы не очень хорошо. Так что я решила пойти другим путем: оставить концовку как есть, но в дальнейшем просто опубликовать еще две рукописи Наковник Н. И., которые недавно были найдены дома.

Я выражаю благодарность:

Кондратовичу М. И. за объяснение непонятных слов и определений, которые может знать только коренной житель Белорусии;

Наковник Т. Н. и Вознесенской В. Д. (дочери и внучке автора), которые хорошо знали Наковник Н. И. лично и помогли мне лучше понять многие моменты в тексте;

Кузнецову Г. А. за техническую помощь в работе, мотивацию и вдохновение.

Вознесенская А. П.

В хранящейся у меня копии метрического свидетельства Диснёнской Воскресенской церкви записано, что родился я 8 мая 1895 года, крещен 13 мая. Следом указано, что отец мой – Иван Мартынович Наковник, запасный старший фейерверкер1 из крестьян Каменской волости Витебской губернии, а мать – Екатерина Андреевна, «оба православного вероисповедания». Добавлю, что мать моя вышла из семьи потомственного диснёнского гончара Андрея Метлы – фамилии, распространенной в белорусской части бассейна Западной Двины. В этой местности родится летом, взлетает в сумерки, и в те же сумерки гибнет под водой белокрылый нежный мотылек «поденка», прозванный у нас «метлой», «метелицей», «метулицей».

И. М. Наковник, Е. А. Наковник и их сын Н. И. Наковник (автор).

Родился я над Десёнкой в том месте, где впадает она в Западную Двину или «Эридан», как называли в старину этот древний путь «из варяг в греки». Я вырос на живописных берегах, усеянных валунами финского пояса морен2 и, когда вспоминаю зарю сознательного детства, то вижу тусклые немногие картины с пятнами необычайной яркости.

Вот я на руках у матери, впереди – отец. Мы идем в нашу новую избу. Передо мной – стены из светлых брёвен и между брёвен – кудрявый и зеленоватый желтый мох.

Я на полу, мне страшно… В хату глядит, прильнув к оконному стеклу, старая цыганка. Мать оставила меня одного, уйдя работать «с половины» на чужие огороды.

Я пробираюсь к дедушке Андрею по тропинке обрывистого берега. Подо мной – болото с островками ярко-зеленой густой травы. Далеко внизу шумит, блестит и пенится в камнях Десёнка. Я цепляюсь за частокол сада соседа Лукашевича, перебирая босыми ножками неровную тропинку и стараясь не глядеть на страшную реку. Видимо, кто-то из соседок перенес меня через опасный интервал, потому что вдруг оказываюсь перед чернобородым дедом, который, наклонившись, сует мне грушу.

Потом возникают более ясные картины.

Я – на высоком лозовом стуле за столом, на котором стоят бутылки, миски, рюмки. Напротив – светлобородый, лысый дед Мартин и светлобородые дяди по отцу – Алексей и Сидор. Я макаю черный хлеб в подсадистую рюмку с водкой и жую. Хлеб щиплет за язык, горчит, но пахнет приятным, пряным запахом. Бородачи смеются.

– На здоровье, Микола! – подбадривает внука Дед Мартын.

– Ничего, нехай!

Вот я отбиваю от печки глину, которую запихиваю в рот. Меня тянет к ней – у меня рахит3. Дверь широко распахивается – и за белым клубом холода, катящимся в избу, вваливается коренастый чернобородый дядька с бляхой на фуражке и с пузатой кожаной сумой на животе. Это – почтальон Пальчевский.

– Давайте сюда парнишку! – хрипит он простуженным, скрипучим голосом. – Сейчас его в суму!

Но я – уже за печкой. Говорят, этот суровый дядька берет в суму ребят, которые не слушаются отцов и матерей.

Я – в церкви, набитой бабами и мужиками. Мне жарко, душно, скучно. Но все это – пустяки в сравнении с мучительным сознанием того, что я похож на девочку: мою голову повязали ярко-сиреневым платком. Я силюсь стащить его, верчусь, дергаю мать за руку и, получив пинка, успокаиваюсь до новой попытки.

Прекрасный тихий летний полдень. И наша узенькая улочка «Набережная реки Десёнки» под ярким солнцем. Вот бегут ребята под предводительством Франусем, которому все подражают в ловкости и храбрости. Уже переиграны все игры, показаны все фокусы, перепробованы все гимнастические трюки – и мы оглядываем улицу, чего бы такого сделать сверх особого. Внимание наше привлекает большая поросная свинья, которая разлеглась, сонно похрюкивая, под забором.

– А ну, трусы! – вскрикнул Франусь, подойдя к свинье. – Кто прокатится на хрюшке?

«Прокатиться на свинье?.. Вот так штука, о которой заговорит вся околица! Попробовать?!» – и я, жаждая реванша за неудачи в предыдущих трюках, крикнул: – А вот я поеду!

– Не поедешь! Не поедешь! – подбивала меня ватага.

Недолго думая, я перекинул ногу через тушу и уселся на хребет, ухватившись за щетину. Хрюшка, которая уже давно разнежилась в горячей пыли, насторожила уши и угрожающе захрюкала. Тогда наездник поддал ей пятками под брюхо, как делал Франусь, когда водил отцовского коня на водопой. Свинья стремительно рванулась вперед и бросилась в раскрытые ворота соседа Праснеца, в которых я и растянулся, ударившись лицом в косяк.

Окровавленного, ревущего кавалериста с рассеченной губой и выбитым зубом, отвела домой соседка, потому что перетрусившие приятели разбежались кто куда.

Вечером того же дня я с перевязанным лицом выглянул на улицу.

Дружки приветствовали меня радостными криками:

– Наездник поросячий! Кавалерист свинячий! – и, взявшись за руки, закружились, скандируя и перебивая один другого:

– Храбрецом назвался!

– На свинью забрался!

– До ворот добрался!

– И там же обос… ся!

Долго потом ребята дразнили меня «свинячим кавалеристом».

Из дошкольных лет особенно запомнились картины, на которых рисуется больной мой батька. Кажется, болел он больше зимой, чем летом, потому что вижу его в полушубке за столом, а напротив – светлый квадрат окна и в квадрате – Франусь в меховой шапке. Он сигнализирует мне, чтобы я скорей выходил на улицу.