С описательной частью животноводы справились вполне прилично, а вот когда пошло обсуждение конкретных вопросов, стало грустно. Ни на один вопрос Костя внятного ответа не получил. Ни о схемах движения стада, ни о графиках прироста молодняка для замещения выбракованных животных, ни о потребных объёмах хранилищ для кормов, ни о конструктивных особенностях стойломест, поилок, систем навозоудаления, резиновых ковриков либо иных видов подстилки, на которых коровы должны лежать, Профессор и Академик ничего внятного сказать не смогли.

Больше всего Костю интересовало полное отсутствие в проекте помещений для так называемого шлейфа, то есть для рождающихся телят, которых надо было дальше растить до репродуктивного возраста, потом осеменять и после растёла заменять ими выбракованных дойных коров. Неужели господа учёные животноводы собирались всех новорождённых тёлочек душить, а ремонт стада производить, постоянно докупая молодых осеменённых нетелей за границей? Это было бы совершенно неразумно с точки зрения экономки процесса. Учёные в ответ сопели, пыхтели и невразумительно бубнили, что они, мол, говорили, но их, мол, не слышали. Кому говорили и кто не слышал, было непонятно. Костя понял – жулики. Наглые, непрофессиональные, с ярко выраженным партийно-академическим прошлым. Технологию не знают, в лучшем случае видели один раз, случайно прорвавшись в заграничную командировку с сотрудниками Минсельхоза или академии сельхознаук. Этих надо гнать, толку от них никакого. А где взять других?

Напустив на себя угрожающую мрачность, Костя быстренько разъяснил животноводам, что благодаря их кастрированному проекту инвестора втянули в процесс, развели на большие деньги и теперь надо бы повесить их на их собственных кишках, но сначала выбить из них пятнадцать тысяч евро, которые они уже получили. Однако, поскольку он большой гуманист, добряк и человеколюб, пускай столпы животноводческой науки быстренько подписывают акт об отсутствии претензий, закрытии договора и катятся к чёртовой матери. Мигом вспотевшие учёные всё подписали и исчезли. Костя, скорбно матерясь, поставил команде задачу по поиску новых, нормальных технологов.

С проектировщиками и строителями дело обстояло не лучше. Возглавлял эту строительную банду лихой мужик с боевым афганским прошлым по фамилии Косоротов, который оказался единоличным хозяином проектной конторы, фирмы, осуществлявшей функции заказчика-застройщика, и фирмы генерального подрядчика. Роль главного проектировщика при нём исполнял хитроватый человек по фамилии Лабудзинский, на лбу которого буквально горела надпись: «За рубль Родину продам!»

Паша с Игорем в течение двух недель разобрались со сметами и уже выплаченными авансами и с изумлением выяснили, что нытьё строителей по поводу недофинансирования – наглый блеф. На самом деле авансов они получили на полмиллиона долларов больше, чем выполнили работ. Кроме того, расценки на работы и материалы оказались значительно завышены.

Когда Костя душевно пообщался с разными подчинёнными Косоротова, выяснилось, что денег, скорее всего, действительно не осталось, ибо ветеран-афганец, получив авансы, купил себе хорошую большую квартиру в столице, огромный чёрный джип и новую молодую любовницу. Было очевидно, что этих строителей надо гнать и искать других, но сначала нужно было заставить их отработать полученные авансы: папаротовских денег было жалко.

Началась долгая, нервная, тягостная борьба. Костя упорно добивался, чтобы строители отработали уже полученное, причём по вменяемым, а не по завышенным расценкам, а Косоротов упрямо вымогал ещё денег, шантажируя тем, что без новых авансов он не сможет отработать старые. Переговорщиком строитель оказался матёрым, наглость и упрямство превосходили все разумные пределы. Спасала только поддержка Игоря: Косоротов бился один, а Костя с Игорем вдвоём.