– Очнули-с? – подошел к нему белохалатный. – И как вы себя чувствуете, ваше высокоблагородие?

– Кто-кто? – опешил, чуть не вскочив с койки, на которой как он уже успел заметить и лежал, Федор и вылупился на этого доктора. – Какое еще… благородие?

– Обыкновенное. – доктор выдавил снисходительную улыбку, похожую больше на болевой спазм лицевого нерва – Вы же, господин капитан, особа восьмого класса и мне с моим кандидатством на классный чин при вас, собственно, и присесть не положено.

– Что за бред?! – удивленно заозирался вокруг Федор – Какой еще класс, какое благородие в 21 веке? И где, черт бы их побрал, «Мародеры»? – Федор, вскочив с кровати, неожиданно уперся взглядом в стоящую рядом кровать с лежащим на ней перебинтованным везде, где только можно как мумия человеком, что пристально вглядывался в него единственным блестящим на лице меж бинтов глазом.

– Еще один… – как бы сожалеющее протянул доктор и неожиданно ткнул пальцем в точку на шее Федора. Тому сразу захотелось спать. И он упал обратно в кровать. А доктор… А доктор что-то подумав, уже уходя, бросил засыпающему Федору – Ваш сосед, к слову сказать, тоже кричал в бреду о странных вещах, но это ничего. Контузия это вам не мамка по голове погладила. Все наладится! – и дверь за доктором закрылась.

– Ну, – раздался глухой, хриплый голос с соседней койки – здорово, перерожденец! – Федор, уже проваливаясь в сон, услышал – Честь имею, капитан лейб-гвардии Измайловского полка Алеханов Константин Захарович, участник русско-японской и поклонник Виктора Цоя. Ну как, «Звери» альбом новый не выпустили?

Вместо эпилога

Экспресс-номер «Дэйли телеграф». Июнь 1943 года, выпуск №2190: «Неужто победа? Сегодня в 8 часов утра совершив беспримерный рейд по тылам вражеских войск, пробив брешь в обороне гитлеровских частей, вышел на подступы к Берлину легендарный третий корпус генерала Туркула. Части красной армии, застрявшие в бойне под Варшавой, получили прямой приказ верховного командования о прекращении наступления с отводом всех наступающих частей на исходные позиции. Сам «красный генсек» Сталин, нарушив договоренность, вывел на границу с ДВР три резервные танковые дивизии с ультиматумом об отводе корпуса славного генерала Туркула. Телеграмма Президента Дальневосточной директории маршала А.П.Кутепова о немедленном отступлении до героя Польской войны генерала Туркула дойти не успела. Одна из бригад этого корпуса, ведомая бригадным генералом Федором Карачаровым штурмом успела уже овладеть рейхстагом и водрузила знамя Победы. Президент директории, не успев отправить свой приказ об отступлении, получил в ответ Акт о капитуляции Германии. Как стало известно из проверенных источников, бригадир Карачаров был прямо на поле боя произведен в генерал-майоры и награжден Золотым Георгиевским оружием с бриллиантами. Руководство СССР объявило войну Директории.

Из посмертных записок маршала М.Н.Тухачевского: «Вчера лежал в одной палате с геройским Карачаровым. Старик совсем выжил из ума. Как-никак две контузии! Все твердил про какую-то ошибку Теслы, мол, космограф (и что это еще за штука?!!) связывает не пространство, а искривляет временные пласты… Полный бред. Да, собственно, кто бы и не забредил после того, как воочию не увидел бы бомбардировку Нагасаки американцами? Бедный вояка так и не смог оправится. Отдал богу то, что могло бы еще послужить отчеству – свою беспримерную душу».

12.05.2015 г.

В понедельник 1796 года у себя в старом-престаром поместье под Владимиром помирал отставной секунд-майор Семеновского полка Илья Степанович Карачаров. Ну, помирал и помирал, скажете вы. Чего уж тут такого особенного? Ан, нет, скажу я вам! Случай-то неординарный и требующий просто острого и всеобщего внимания. Это, если бы помер давний его знакомец по службе, такой же старый хрыч Фофанов Георгий Иванович, то особо бы никто не заинтересовался. Чего же там интересного, если брать с него было нечего, кроме старого мундирного сюртука, да медали за Кунерсдорфную баталию? С Карачарова же и спрос был больше, да и родни понаехало столько, что старый флигель, подслеповато смотрящий маленькими мутными оконцами в густой лес, напиравший на родовое поместье, начинал подозрительно трещать по углам от прибывшего народа. Кого там только не было! И родной сын, безалаберный балбес и вертопрах Михаил Ильич, сам уже сорокалетний ветеран Прусских походов, и Марья Ивановна, побочная сестра умирающего, и Федот Федотыч, не понять кто и как кому приходящийся. Еще три тетки двоюродной сестры внучатого племянника понаехали тут, и даже поп из притча близлежащей церквушки и тот, под предлогом отпевания присоседился тут, хотя вызывали из самого города батюшку, который должен был прибыть с минуты на минуту. В общем, народу привалило, просто страсть! А ведь мы еще не всех и озвучили, да, к месту будет замечено, что всех и за день не озвучить, ибо народ у нас ушлый повелся на дармовщинку, а потому кареты, коляски, тарантайки, да видавшие виды экипажи, времен как бы еще не Царя Гороха, прибывали и пребывали к парадной, отчего лица уже присутствующих начали принимать несколько недоуменный характер. Дело уже близилось к вечеру, а поверенный в делах все не прибывал, и к ложу умирающего вызвали того самого хитроглазого попика в лоснящийся какой-то рясе с медным и, почему-то, гнутым крестом на груди. Поп не заставил себя долго ждать и прилетел чуть ли не бегом к хозяину поместья, с которым его связывали давние приятельские отношения. Не один бочонок наливки они распробовали в длинных беседах, а теперь, вечно неунывающий дворянин, офицер гвардии пусть и в отставке, помирал и помирал, судя по его виду сильно серьезно, так как лицо сильно осунулось и посерело, обозначив сильно ввалившийся рот из которого слышались непонятный скрипы и всхлипы, и разом как-то утратившие синеву глаза.