– В медведь стрелял, в волк стрелял, в человек – не стрелял.

– А сегодня, возможно, придется… Так просто они не дадутся. Наверняка до зубов вооружились. Так что настраивайся. Только вот не пойму, почему ружье со стены не взяли? Когда мы вошли, оно висело на месте.

– То загадка. Чтобы мы не поняли, – ответил Тулуш. – На стенка пыль, ружье отпечаток видно. Снять ружье – и видно, что нет его. Отгадка сразу.

– Да, скорее всего, так и есть. Готов спорить, что теперь его уже и нет на стене. Знать бы их планы наверняка…

– Люди поспят. Покушать и утром уйдут…

– Куда?

– Не знаю. Саныча, может, подождем их? Покараулим. Засада поставим. Как на зверя. Из дома выйдут, а мы их встретим.

– Вот не уверен, что ждать нужно. Мы не охотники, мы предотвращать с тобой должны. А что если они, когда уходить будут, женщину ту порешат? И сына ее заодно. Как свидетелей ненужных. А хату спалят, допустим, заметая следы. За такими не заржавеет. Знаешь, сколько я повидал подобных? Поэтому будем брать ночью и тепленькими. Сбежало из колонии четверо, одного шеф удачно пристрелил, осталось трое. Если что, во время штурма домика разрешаю открывать огонь на поражение. Понял?

– Ружье надо, – кивал Тулуш.

– Будет тебе ружье. А вот и дом Демидыча. Пойдем внутрь, пошукаем, где там он говорил? За шторкой волына…

Волыной оказалась старенькое одноствольное ружье марки… А вот марку трудно было даже примерно определить. Настолько оно старое и непонятное. Шейка приклада перемотана изолентой. Казалось, без неё ружье рассыплется на части. Но самое интересное, что у гладкоствольного оружия был продольно-скользящий завтор, как у винтовки или карабина. Откуда?

Я почесал в недоумении макушку, осматривая чудо баллистической мысли. Этакая смесь бульдога с лошадью Пржевальского. Части-то заводские, но вот конструкция…

Увидев мое недоумение, Тулуш взял ствол в руки, оценивающе повертел и выдал свой вердикт:

– Хорошо ружье. Хорошо.

– Ты затвор видел? – ткнул я пальцем на нетипичную деталь.

– Из берданка переделана. Хорошо ружье.

– Неужели есть такие Кулибины, которые из винтовки делают ружья? Но зачем?

Я всё ещё опасался брать его с собой.

– Кулибин не знаю, а мой дед делать. Дробь стрелять, картечь стрелять. Мелкий дичь – пуля не попасть.

– Ясно, – вздохнул я, понимая, что других вариантов всё равно нет. – Лишь бы исправно было и стреляло.

Тулуш показал мне переделки, заверяя, что ружье вполне пригодно для стрельбы.

Оказалось, что, благодаря толстому стволу, из винтовки Бердана № 2 можно было получить однозарядное охотничье ружье вплоть до двенадцатого калибра.

– Я бы его все равно испытал, – настаивал я. – Но палить нельзя… Громко будет.

На этой тихой улочке палить, да ещё без хозяина дома – всё равно что пойти прямо к тем зэкам и сдаться.

– Можно тихо выстрел делать, – заверил Тулуш.

– Это как? – удивился я.

Он закрыл дверь хибары, нашел патронташ на стене. Вытащил оттуда один патрон в латунной гильзе, дульце которой залито воском. Нашел шило в ящике стола, расковырял воск, выудил войлочные пыжи и картонные прокладки из патрона, высыпал из него дробовой заряд и черный дымный порох. В общем, почти полностью демонтировал патрон и зарядил в ружье пустую капсулированную гильзу, и всё это в какую-то минуту. Нажал на спуск.

Щелк! А капсюль-то не бахнул.

– Осечка, – раздосадовано кивнул Тулуш.

Он снова оттянул курок за его округлую часть, ставя на боевой взвод, и нажал на спуск.

Бах! – в этот раз капсюль воспламенился, и произошел хлопок.

– Со второго раза… Патрон хреновый? – хмурился я. – Или ружье?

– Не понять, – пожал плечами Тулуш, набивая карманы патронами.