Кто-то, наверное, может сказать, что всё это чепуха. Но если вникнуть в суть данных мыслей, то в них можно увидеть логику. Логику жизни.

Нельзя судьбу задорить. И нельзя рисковать, если чувствуешь, что при этом можешь потерять себя.

Хромоногая судьба даётся многим. И многие же – не видят в ней хромоты.

Он ни зла никому не делал, ни добра. Сложная судьба досталась человеку.

В отдельных случаях судьбу можно изменить, но для этого нужен особый настрой и вера. И большое желание – улучшить свою жизнь.

Почти каждая женщина нежна, как лепесток роз. Но она порой должна напоминать крапиву – чтобы приводить мужчин в чувство.

Я молод был, мне кажется, ещё вчера. Но наша жизнь всего лишь миг. Секунда! Только подумал, сделал, помечтал. А годы и не годы вовсе – зигзаг молнии /

Забыть человека легче, чем помнить его. Хотя память наша бесконечна, как пространство.

Плохое долго помнится, а хорошее не забывается всю жизнь.

Помню, у меня пылали глаза, когда смотрел на тебя.

Но я знал: ты замужем и я женат…

Красивой и гордой – благодаря самому Господу.

Аристократической и цельной – благодаря генам.

Воспитанной и нежной – благодаря книгам и себе.

Приятен человек, когда он мягок.

А правдивый мягок не всегда.

Одна женщина подталкивает нас к добрым делам, другая заставляет думать о хлебе насущном. А есть женщины, которые молчат, они считают: молчание – золото. Мудро и тут и там. А мы всё равно чем-то недовольны, некоторые даже думают: может, женщины и работать будут за нас, мужчин?

Вы учитель, значит, вы – Человек.

И спорить, что это не так – недостойно.

Учитель учит – не мучает

Он сам мученик.

Вы не только врач, но и Человек.

И лечите не только тело, но и душу.

Душевный бальзам – это нечто бесценное, божественное. Его невозможно купить ни в одном магазине, зато можно получить в дар – от любимого человека.

Примерно в 1991 году я перебирал папки с бумагами и вдруг нашёл листочки с каракулями – это мои наблюдения, записанные в разных местах: и дома, и в гостях; записывал даже на улице. Отдельные листочки я находил и позднее, а многое было утеряно.

Что-то из записей я вставил в книгу «Логика Жизни» и в роман «Обочина». Кое-где, кстати, по забывчивости не указан год. Текст оставляю таким, каким он был. Каким он был, таким остался…

Я встал из-за стола и пошёл уже к выходу, как одна из женщин сказала:

– А ты, Боря, любитель порассуждать.

– Не ты первая говоришь мне об этом, – без излишней скромности ответил я, снова возвращаясь к столу. – Вот в детстве, например, – опять с воодушевлением начал, как будто и не собирался уходить. – И было-то мне, наверное, не больше пяти лет, а уже ду-у-мал. Набегаешься летом, помню, по деревне, умаешься. Около одиннадцати вечера на кровать и – на правый бочок. Анализируешь, где какие огрехи в течение дня сделал и вообще, тем ли занимался. А ведь никто этому не учил. Читать, естественно, в том возрасте не умел, писать тоже. Слышишь, как мама рядом легла, как поправляет на тебе одеяло и, с ошибками дня, засыпаешь.

Утром спозаранку проснёшься, оказывается, на полу лежишь в обнимку с подушкой, вдобавок описанный. Да, бывало такое лет до шести-семи, пусть и крайне редко. Я шмыг на улицу, трусики на забор, а тут мать идёт, только что корову-кормилицу в стадо проводила. «Ба, сынок, ты никак обдулся?..»

А как не обдуться, если день-деньской по полям да долам бегал, а то в мутной воде купался, где всего-то по колено. Это мы, пацанята, запруды сами для себя делали. Ручеёк в овраге протекал, вот там и мастрячили. До Волги хоть и было в пределах километра, но туда повзрослее пацаны не пускали, отшугивали. А то не дай Бог… Плавать-то умели только по-собачьи и то не все. Вот и отводили душу в запрудах.