Наступила ночь, а девочка всё плакала. У Даши нестерпимо болели руки и спина, и положив дочь в кроватку она, сама того не ожидая уснула, рядом на кресле.

Проснулась от тишины. Открыла глаза и похолодела. Рядом с кроваткой ребёнка сидела старуха с длинными седыми волосами, одетая в чёрное. Кормила девочку сморщенной отвисшей грудью, водила костлявой рукой по головке ребёнка.

– Мне это снится, это просто страшный сон, – промелькнуло в голове у матери. Даша силилась подняться, но не могла. Старуха сверлила её злым взглядом, и ехидно скалилась в улыбке, обнажая гнилые зубы.

Даша крепко зажмурилась, а когда открыла глаза, никакой старухи не было. Ребенок зашевелился, и снова заплакал.

Утром, прижимая к груди спящего дочь, женщина несмело нажала на кнопку дверного звонка. Замок щёлкнул. Мальчик лет десяти вопросительно смотрел на Дашу.

– Мне нужно поговорить со знахаркой, – еле слышно прошептала женщина.

– Ф-ф-фарах. Бабулю зовут Ф-ф-фарах, – заикаясь, сказал мальчик.

Махнул, приглашая рукой и провел в бедно обставленную квартиру. Ведунья была пожилая, со смуглой кожей, одетая в простенький ситцевый халат. На пальцах тяжелые серебряные перстни без камней. Она улыбнулась Даше.

– Не пугайся, помогу, если смогу. Рассказывай, что с ребёнком.

Даша сбивчиво рассказывала, а лицо знахарки становилось всё серьёзнее и серьёзнее.

– Распеленай дочку.

Мать торопливо сняла с ребёнка распашонку.

Фарах наклонилась над ребёнком, положила на грудь спящей девочки руку. Нахмурилась.

– Нечистая к твоей девочке повадилась. У неё много имен, здесь её называют Крикса. Демон щиплет, дергает ребёнка, что бы он плакал и не спал. Даёт младенцам грудь, и отравляет их своим молоком. Детё плачет, а она этим кормится. То, что ты её увидела, это большая удача. Ещё можно её прогнать.

Дома сделай безликую куклу-мотанку. Скрути её из лоскутков, только иголкой пользоваться нельзя. Если всё пойдет хорошо, то зло заберёт куклу. Я тебе чертополох дам, разложишь по комнате. И на вот, читай как криксу увидишь, – знахарка написала что-то на листке в клеточку.

– Всё будет хорошо. А деньги убери, я с тебя денег не возьму, – сказала Фарах, видя, что Даша полезла за кошельком.

– Ты удивлена, что мой правнук заикается? Хочешь спросить, почему я его не вылечу? Тут врач ему поможет, не я.

Дома Даша торопливо сделала из лоскутов куклу, положила её возле кроватки, развесила чертополох по углам комнаты. Руки у неё заметно дрожали. Дочь не переставая плакала в кроватке, но Даша не пыталась её укачать.

Стемнело. Мать не зажигала свет, она ждала.

Тень мелькнула около окна и приняла знакомые очертания. Старуха стояла, словно прислушиваясь к чему то.

– Крикса-варакса! Уходи за крутые горы, за темные леса от моей дочери! Прочь, прочь! Уходи не возвращайся. Забери безликую, а мою оставь со мной! – читала Даша заговор срывающимся голосом.

Старуха оглянулась, словно искала кого-то. Увидела куклу, сжала её в ладонях и исчезла.

Мать прижимала к груди спящего ребёнка и плакала. За окном вставало солнце и Даша знала, что теперь всё будет хорошо.

Полина сидела у крошечного окошка маленького домика на окраине Читы, испытывала одновременно радость и грусть. Наблюдая, как в сером апрельском небе встаёт неласковое забайкальское солнце, она вспоминала свою жизнь.

Счастливых дней раннего детства, когда был жив отец, небогатый французский дворянин, она почти не помнила. Он умер, когда девочке было всего девять лет. Её мать осталась вдовой с четырьмя детьми в двадцать семь лет, безо всяких средств к существованию.