Увы, телеграмма эта фатально опоздала. Но сам факт получения подобных сведений – пусть даже барон Геккерн и ошибся на один-единственный день! – показывает, насколько важным источником информации был этот человек. И то обстоятельство, что именно по его рекомендации был принят на русскую службу – пусть неофициальную – земляк Дантеса Анри Бинт, свидетельствует: к мнению сенатора Франции и бывшего мэра Сульса в Петербурге внимательно прислушивались. Во всяком случае, именно такой вывод следует из записок Бинта и его ответов на мои вопросы.
«Вопрос:
Месье Бинт, расскажите, как получилось, что вы стали зарубежным агентом русской заграничной резидентуры Департамента полиции?
Ответ:
К этой службе меня рекомендовал бывший мэр моего родного города Сульс – Жорж Шарль Дантес, его милость барон Геккерн. Сделал он это по ходатайству моего отца, который служил под его началом в мэрии в год моего рождения.
Вопрос:
Вы можете утверждать, что ваш отец знал об особом характере отношений барона Геккерна с российскими разведывательными службами?
Ответ:
Нет, ничего подобного он не знал и знать не мог. Мой отец был усердным работником, но совершенно не интересовался ничем, что выходило за пределы его служебных обязанностей и не касалось нашей семьи.
Вопрос:
Когда ваш отец ходатайствовал за вас перед бароном Геккерном, он мог догадываться, какую именно работу тот может вам предложить?
Ответ:
Исключено! Отец просто надеялся на то, что его прежний патрон, к которому он питал искреннее почтение, поможет мне вернуться в Париж и найти место с хорошим заработком. О том, каков будет характер этой работы, отец не знал и знать не мог.
Вопрос:
Позднее, когда вы уже стали постоянным сотрудником заграничной резидентуры, вы рассказывали отцу о своей работе или о том, какую роль в вашей жизни сыграл барон Геккерн?
Ответ:
После возвращения в Париж и начала работы с представителями русского посольства вплоть до настоящего времени я не виделся с отцом. Мы лишь обменивались письмами, в которых я по понятным причинам никогда не допускал никаких откровений касательно характера моей работы.
Вопрос:
Что вы имеете в виду под понятными причинами?
Ответ:
Мне неоднократно приходилось по заданию моего начальства заниматься перлюстрацией переписки моих подопечных. И я подозревал, что в отношении моих писем существует такая же практика. Так что отец ничего не знал и не узнал».
Кажется странным, что одной только рекомендации барона Геккерна хватило для того, чтобы представители посольства Российской империи в Париже проявили интерес к бывшему полицейскому, уволенному со службы за грубость. Однако же именно так и произошло. В сентябре 1881 года тридцатилетний Анри Бинт стал агентом на службе российского императора.
Это, пожалуй, самое точное определение того, какие отношения связывали Анри Бинта с Российской империей. В то время никакой заграничной резидентуры не существовало и в помине. Слежкой за русскими политическими эмигрантами – «анархистами» или «нигилистами», как их тогда было принято называть в обиходе, – занимались люди, привлеченные к этой работе «Священной дружиной».
«Священной дружине» стоит отвести пусть небольшое, но важное место в истории превращения Анри Бинта из отставного парижского флика (так французы называют полицейских) в секретного агента русского политического сыска. Почему? Потому что эта организация, по замыслу ее создателей и вдохновителей, должна была заниматься исключительно противодействием набиравшему силу русскому революционному движению.