– А эти не удивляются, эти не терпят, враждуют.

– Как они тогда вообще там у себя вместе уживаются?

– Да так вот и уживаются: молодёжь бежит из дома куда подальше от несовместимости родов по России-матушке, где переходят со своего родного диалекта на наш столичный классический, – поясняет Малышка. – И только, по-видимому, здесь, вдалеке от своих мест забывают разногласия кланов, находят себе подобных мытарей и влюбляются друг в друга, как близкие родственные по менталитету души.

– Ну и, слава Богу, что находят… влюбляются, так и должно быть, чтоб эту средневековщину из себя вытравливать, – радостно шепчет Феликс. – Значит всё-то у них, этих наших соседей, хорошо будет, правильно, раз нашли друг друга и не спешат обратно… в свой абсурд возвращаться, не смотря на готовую квартиру.

– Так-то оно, конечно, так: хорошо, что влюбляются и что не спешат в абсурд возвращаться, предпочитая тут по поводу своих диалектов между собой лаяться, но зачем им для этого ещё и псина понадобилась?

– Какая ещё псина?.. – таращит глаза муж.

– Мопса, кажется.

–– Что за «мос-па» такая?

– Да не моспа, а мопса, то есть, мопс – маленькая такая собачонка, с вытаращенными черными глазками и звенящим лаем.

– И зачем она им? – усмехается. – Для лучшего перевода своих диалектов, что ли?

– Да кто ж их поймет, вроде как, чтобы ей скучно одной дома не было, пока он на работе.

– Как это одной? – дивится Феликс. – А дочь?

– Вот и я про то говорю, она вместо неё собачку гулять водит, а дочь одну в комнате оставляет.

– Да-а уж, – тянет, – неплохо устроилась.

– А представляешь, какая тут у них какофония на этаже стоит, когда они возвращаются: ребёнок дома навзрыд, и собака в ответ… заходится.

– Представляю, – нервно передёргивает плечами, – машинально убавляя и без того еле слышный звук на их маленьком переносном пятидюймовом «Шилялисе», приткнутом в угол на крохотном кухонном столике у входной двери.

– Да это-то б ещё ладно… – непроизвольно машет рукой Малышка.

– А что ещё?..

– Да, вот и не знаю даже, как это… назвать.

– Да уж назови, как-нибудь, как есть.

– А ещё она рассказывала, что вместе с какой-то там своей подругой с пятого этажа решила на время мужьями поменяться.

– Как это мужьями?.. Они у них перчатки, что ли?

– Не знаю, – с ужасом шепчет.

– Откуда знаешь?

– Так она ж сама хвасталась, – трет глаза от досады.

– Да врёт, наверно.

– Кто её знает?

– Да не может такого быть, – с жаром выдыхает Феликс. – У них же дочь только-только родилась, а они…

– То-то и оно, что недавно, но она вообще говорит, что тут, в общаге ,все так делают, мол, это только на пользу коллективу.

– Она это только тебе говорила?

– Да, нет же… всем – вскидывает глаза полные слёз девушка. – Утром, как только мужики на работу ушли, они там, на балконе, всем женским коллективом нашего этажа на утренние посиделки собрались: покурить, поболтать, да последние новости обсудить…

– А дети?.. У них же у всех детишки… маленькие, куда их подевали, с ними-то особенно не разболтаешься.

– Ну, у полковничихи, ты ж знаешь, малышей в доме нет.

– Да неужто и она, жена офицера, там с этими… рассиживается, да эту… слушает?

– Ну, она-то, как раз, и не слушает, сразу сказала той, чтоб не молола чепухи по поводу укрепления коллектива и не морочила никому голову своим распутством.

– Молодец полковничиха! – радуется недавний отставник. – Не зря значит по гарнизонам с мужем помоталась. Ну, а ты-то, что?

– А я вообще… к ним не пошла.

– Вот и правильно сделала! – кивает. – Ну, а остальные чего молчат?

– А что остальные? – вздыхает девушка. – Слушают, смеются, будто всё так и должно быть, как в порядке вещей, а затем ещё и фильм какой-то новый эротический обсуждали во всех подробностях: и кто, и как, да в какой позе…