С одними пойдет Ицка, с другими – я.

Дело сделаем ночью. Наши люди сойдутся поодиночке в назначенные пункты переодетыми, а потом приедем мы и – начнем облаву.

Все согласились с моим планом. Во главе отобранных стражников мы поставили двух силачей: городового Смирнова и стражника Петрушева. Они одни свободно могли справиться с десятком человек.

Наступил вечер. Мы собрались, и перед нами выстроились четырнадцать бродяг.

– Так вот, – сказал я им, – по одному, по два идите за Московскую заставу, на Волховское шоссе, Ицка вам укажет места. В час ночи я там буду, и тогда уже за работу!

– Рады стараться! – ответил Петрушев, и они ушли.

Прудников был бледен и, видимо, волновался. Келчевский выпил здоровую порцию коньяку, и только я один, скажу без всякого хвастовства, чувствовал себя как рыба в воде.

Я верил в успех предприятия, предстоящая опасность словно радовала меня, и – теперь я могу сознаться – я видел в этом деле возможность отличиться и обратить на себя внимание.

Кое-как мы досидели до двенадцати.

– Едем! – сказал я.

Мы встали и тронулись в опасную экспедицию.

До заставы мы доехали и приказали ямщику нас ждать, а дальше пошли пешком.

Это приключение могло бы составить несколько страниц жгучего интереса у романиста – но я, к сожалению, не обладаю бойким пером писателя и пишу только неприкрашенную правду.

Однако все-таки не могу обойтись без описаний.

Ночь была ясная, хотя и без луны. Шагах в шести-восьми можно было различить человека, и поэтому мы, хотя и переодетые блузниками, все-таки шли не тесной группой, а гуськом, и я повел всех не прямо по шоссе, а обочиной, по самому берегу Лиговки.

На другой стороне чернел лес; кругом было мертвенно-тихо, и среди этой тишины, в сознании предстоящего риска, было немного жутко…

Мне порой казалось, что я слышу, как щелкают зубы у Прудникова, который шел следом за мною.

Мы вступили в редкий кустарник, голые прутья торчали со всех сторон и цеплялись за нашу одежду.

Вдруг прямо передо мной выросла фигура. Я невольно опустил руку в карман, где у меня лежал массивный кастет. Во все времена этот кастет был единственным моим оружием.

– Это я, – ответил в темноте Ицка.

Прудников и Келчевский тотчас приблизились.

– Все готово?

– Все! – ответил Ицка. – И они все пьют! Только Мишки нет.

– Не ждать же его, – сказал я, – а где наши?

– Здесь!

Ицка провел нас к самому берегу, и там мы увидели всех наших молодцов.

– Ну, так за работу, братцы! – сказал я. – Помните, руки за лопатки – и вязать. Оружия никакого!

– Слушаем! – ответил Смирнов.

– Ты, Петрушев, и вы… – я указал на каждого, – идите за Погилевичем и ждите нас! А вы за мной!

Семь человек отделились и осторожно пошли вдоль берега.

Я обратился к Келчевскому и Прудникову:

– Ну, будем действовать! Вы и с вами трое станете позади дома. Четверых я возьму с собой. Идемте!

Мы прошли несколько саженей и очутились подле сторожки. Она стояла мрачная, одинокая, и из ее двух окошек, как и тогда, падал желтоватый свет.

Я остановился и отделил четверых.

– Как только я свистну, прямо срывайте дверь, если заперта. А теперь прячьтесь!

Я подождал и смело ударил в дверь. Она через минуту отворилась.

– Кто? – спросил Славинский, держа в зубах неизменную трубку.

– Впусти! Али своих не узнаешь! – ответил я.

– А! Колпинский! – отозвался сторож. – Иди, иди!

Я смело вошел и очутился в настоящей разбойничьей шайке.

За столом, кроме хозяина с дочерьми, сидели и пили огромный Сашка, Сергей Степанов, Васильев и знаменитый Калина.

– А где Мишка? – спросил я добродушно у Стефании.

– А кто его знает, – ответил Калина, – ты скажи лучше, откуда ты так вырядился! Ишь гоголем каким!