Испугался Гаврила и на следующий же день с телегой добра ушёл к тёще в соседнюю деревню.

Вслед за ним и другие, бабками наученные, по-тихому, никому ничего не сказывая, покинули деревню в предрассветные часы. А слухи о красавице всё кругами вокруг Микулы ходили…

– Может, и мне сходить на красавицу посмотреть? – спросила мужа Акулина. Доселе он её не пускал, и она томилась в неведении. Много ли в деревне новостей да развлечений? А тут вся деревня на ушах по этой девице…

– Мам, там же не девица, там юноша…а ладный какой…– зарумянилась Глаша.

– Могёт, там целое семейство поселилось? – предположила Акулина. Уж больно разброд в деревенских большой: и парень, и девушка, и богатырь – кого только там не видели.

– Не ходи. Что-то мне ента странная семейка не нравится, – Микула присел на лавку. – Богдашка-то где?

– Торчит там денно и нощно! Уведёт его… старуха с косой… – ворчала себе под нос бабушка у печки, мать Акулины.

– Бабуль! Там же парень молодой. Сказываю… Таких красавцев я в нашей деревне и не видывала! Коли не женатый… сосватай меня, батенька! Сходи! – умоляла его Глаша, кидаясь с мольбой прямо под ноги. Но Микула сидел мрачен, как ноябрьская туча. Чуял он неладное. Особенно после слов старой бабушки. А то, что Богдашка, младшенький его, у той крали лапти протирает, ещё больше взволновало. Накинув плащ из крапивы, ступил Микула за порог, но на полпути остановился. Снял его, повесил на забор, и лишь тогда уверенно дальше зашагал.

А уже вечерело…ветер поднялся, вороны кричат, собаки всполошились, воют…Распахнул Микула дверь избы без стука, смотрит, а Богдан у ног красавицы сидит, голову на колени положил, а руками бёдра её удерживает.

– Поди вон! – прикрикнул Микула, глядя на сынка. Узнал он в девице старую знакомую – Cмepть. Богдан вышел из дома, а когда закрыл дверь, Смерть заговорила:

– Что ж ты так кричишь? Мне твой парень шибко глянется. Долго ты припеваючи жил-поживал: отдай его мне теперь… да ещё сто лет живи…

– Пожил я своё. Да и пора ответ держать…

– Пора, говоришь, пожил? Тебе ли сроки указывать? Твой грех уже давно на детях лежит! Ешо до их рождения! – крикнула девица. – Думаешь, так просто – смерть обойти?

– Я тебе тогда дорогую цену заплатил!

Засмеялась Ве́щица.

– Так ли был дар твой дорог? Сперва по праву старшего, невесту у брата отнял. А когда та себя порешила от горя, жизнь её на братову поменял! В итоге мне оба достались! – смеялась она. – Такой ценой выхлопотал себе долголетие? Ааааа…ещё ты у меня нитку обереговую с запястья снял. Памятную. Вот разозлил ты меня! Она-то тебя и хранила все эти годы. Всё! – громовым голосом протрубила она. – Или всё ж, теперь на сынка свою жизнь выменяешь?

– Нет, нет…умоляю! Забери только меня! Меня одного!

– Не всё в моей власти. У каждого есть судьба. Она красной нитью вьется по жизни, пока не развяжется. А я пришла лишь напомнить, да урожай собрать… – сказала Смерть и села на лавку. За окном завыло, затрещало, Богдан в дом заскочил, да и застыл.

Вышла Смерть, а они не смогли с места сдвинуться, ни Микула, ни сын его. Сверкнула молния во всё небо, и где-то в деревне, там, куда ударил столб молнии, занялся огонь. Ветер выл, сгибая деревья до земли. Снопы поднимались в воздух и летали по деревне большими огненными драконами, несущими Смерть. Где они падали – загорался новый дом. К утру почти вся деревня выгорела.

А домишко, в котором Смерть поселилась, нашли разрушенным – сосна лежала аккурат поперёк горницы, а под ней Микула.

Пожар охватил не только деревню, да тайгу поблизости. Уйму бед причинил. Мало кто уцелел после той ночки. Из семьи Микулы один только Богдан живёхонек остался. Очнулся он под плащом из крапивы с вплетённой в ткань красной нитью и пошёл по горящей деревне бродить. Кого из огня вытащит, козу или коня из стайки выведет, пока к дому родному не вышел. А там уже и не дом – костровище…