Или можно сказать правду, что свои коньки она выбросила и никакое «напрокат» не поможет.

Но она не чувствует себя готовой для правды. И, глядя на Егора, ей почему-то хочется попробовать: попробовать покататься на общедоступном катке, среди весёлых детей и веселящихся взрослых, попробовать не сломать себе ноги и не свернуть себе шею.

– Ладно, – говорит она. – Давай покатаемся.

Перед тем, как отправиться на каток, Егор покупает ей горячий шоколад в смешном пупырчатом термостакане, и держит его, пока она выбирает себе коньки, проверяя их так тщательно, что работник начинает покашливать. Егор легонько толкает её локтем, давай мол, завязывай, и этот толчок совпадает с моментом, когда Рая делает выбор: вот эти.

Белые коньки с остро наточенными лезвиями и надёжными шнурками выглядят раскатанными и поношенными, но носили их самые разные ноги, так что никакой определённой формы принять они так и не смогли, и Рая надеется, что ей в них будет комфортно. Ну, или хотя бы не больно.

У неё в крови недоверие к любым ботинкам, которые она никогда прежде не надевала, потому что раскатывать новые коньки почти так же больно, как когда тебя предают и выбрасывают на обочину.

Она старается не думать об этом.

– Что, серьёзно? – спрашивает Егор, когда они наконец-то выходят на лёд. – Всё-таки всем отказала? Никаких интервью и никаких пробных прокатов?

Они делают полный круг: не держатся за руки, просто едут рядом. Не пара, а так. Два человека.

Два человека, которые никуда не торопятся (куда и зачем торопиться, если в руках у одного из вас самый вкусный напиток на свете) и беседуют в своё удовольствие. Два человека, один из которых определённо самый симпатичный на этом катке, а вторая…

А вторая усмехается:

– Нет. Правильнее будет не «отказала», а просто «никого не рассматривала». Какой в этом смысл?

Будь они на соревнованиях, времени на разговоры им не хватило бы, даже выступай они в паре. Шагнули от бортика – и бросились раскатываться, набирать скорость, демонстрировать свою уверенность и непобедимость, молча, собранно, без сантиментов. Будь они на соревнованиях, у них было бы только тридцать секунд между тем, как диктор объявит их имена, и тем, как нужно будет начать.

Будь они на соревнованиях, Егор не обогнал бы её, и не развернулся бы к ней лицом, а ко всему остальному миру спиной, и не сказал бы возмущённо:

– Только не говори, что решила заканчивать.

Можно даже ничего не отвечать, просто кивнуть. Только не хочется. Хочется рассказать ему о коньках, выброшенных в мусорный бак, но сейчас то, что задумывалось как решительный шаг, кажется удивительно глупым, и Рая говорит о другом:

– Мир не особенно много потеряет, если я перестану кататься…

Егор шумно выдыхает и от возмущения едва не врезается в воркующую влюблённую парочку, слишком занятую друг другом, чтобы замечать кого-то ещё.

– Мир дофига потеряет! – Возмущённый, он берёт её за руку. – Иди сюда.

Это оказывается удивительно легко.

Развернувшись на зубцах, Рая вжимается спиной в его грудь. Её затылок устраивается под его подбородком: дыхание Егора колышет волосы у неё на макушке.

– Ты, блин, лучшая партнёрша из всех юниорок. – Они успевают снова оказаться лицом к лицу прежде, чем он продолжит: – И половине взрослых дашь фору.

Когда Раю хвалят, ей хочется провалиться под землю. Не то чтобы её слишком часто хвалили. Во всяком случае, с тех пор, как они с братом превратились в одну спортивную единицу.

Старайся лучше. Старайся больше. Тебе нужно работать над скольжением. Поддержки далеки до совершенства. Хорошо, что я приучила тебя к правильному питанию – по крайней мере, не придётся переживать за фигуру. Могло, конечно, быть и лучше, но против природы не попрёшь, что получилось, то получилось.