– Как вы справляетесь с детьми? – спросил её Родин, не скрывая удивления.

– Да так и справляюсь. Добром да лаской. – смиренно прошелестела Марина.

– Ну что? Ведите. – Сергей галантно поклонился, деланно расшаркиваясь.

На что девушка улыбнулась и тем же, скромным тоном произнесла:

– Идите за мной, мальчики. Только осторожней, у нас там ремонт, краска, цемент, грязь. Смотрите не испачкайтесь.

Прямо на лестничной площадке четвёртого этажа, за большой, обитой железом, дверью находилось весьма просторное помещение в котором хранились инструменты. К нашему удивлению аппаратура была очень даже приличная и уже расставлена по комнате так, что бы можно было репетировать. Нам осталось только подстроить инструменты. Марина оказалась подготовленным продвинутым профессионалом. Она быстро разобралась с нашим нехитрым репертуаром и прекрасно вписалась в ансамбль в роли клавишника. Пока мы увлечённо репетировали, в помещение всё время заглядывали, кривлялись и строили нам рожицы какие-то мальчишки. С начала это было смешно, но позже начало напрягать и нервировать. Общим решением пацанов шуганули, а дверь закрыли. А надо было поступить совсем наоборот! Поняли мы это только тогда, когда закончив репетицию попытались выйти из комнаты. Дверь не открылась! Не помогли и толчки плечом. Что делать? Пришлось использовать нашего басиста Фарида Шайдулова в качестве первобытного тарана. Я и Родин встали слева и справа от входа, Фарид разбегался, подпрыгивал и двумя нагами сильно бил в дверь, после чего, отлетая назад, падал, а мы его ловили и ставили на ноги. Не смотря на сокрушительные удары нашего каратиста, дверь удалось приоткрыть лишь сантиметров на десять – пятнадцать. Однако этого хватило, что бы понять в чём дело. Вход со стороны лестничной площадки был завален батареями отопления, трубами, мешками с цементом. Мы немного передохнули и продолжили пробивать «Осаду». Ударе на пятнадцатом дверь поддалась, отошла сантиметров на двадцать, а за ней раздался грохот, звук разливающейся жидкости и мальчишеские крики возмущения и недовольства. При чём по содержанию своему эти крики не были мальчишескими…

– Сидоркин, стоять! – резанула нас по ушам жёсткая, практически армейская команда.

Мы даже застыли от неожиданности. Марина, стоявшая за нашими спинами, хорошо поставленным командирским голосом, громко и уверенно продолжила:

– А ну быстро убирайте завал! Уши надеру!

Голоса стихли, послышалось сопение и стук откидываемых радиаторов. Дверь открылась…

Когда мы таранили преграду, после одного из ударов на лестничный марш свалилась бочка с синей краской, водружённая на самый верх завала, содержимое разлилось, перемазав всё вокруг, в том числе и четверых пацанов. Теперь они, насупившись, стояли на ступеньках, с головы до ног измазанные синей краской и цементом. На обратной стороне двери висел тетрадный листок на котором кривыми печатными буквами было написано:

На гаре стаит буфет,

И чего там толька нет!

Сахар, масла и писок

И фигятины кусок…

Марина достала из сумочки носовой платок, подошла к, потупившимся, сразу притихшим мальчишкам – акселератам, и, глядя снизу вверх, начала оттирать их чумазые лица. При этом, вновь изменившимся, строгим голосом с металлическими нотками, но уже мягче приговаривала:

– Ну вы что? С ума сошли? Что вы здесь устроили, хулиганьё? Вот что с вами делать?

– Мы это, пошутить… Мы не хотели… Мы не будем больше…– Бубнили пацаны, стыдливо глядя в пол.

Девушка, продолжая очищать мальчишек, глянула на нас, улыбнулась, увидя наши, удивлённый происходящим, физиономии, пояснила: