– Мне, конечно, приятно, но можешь и дальше продолжать называть меня Женей, – раздалось где-то во внешнем мире, сопровождаемое громким сюрпаньем, – Вставай, Виноградова. На оперативку опоздаешь.

По комнате разносился аромат свежесваренного кофе и выпечки. Мне резко поплохело, но затуманенный мозг отказался выворачивать наизнанку пустой желудок. До противного пересохло горло, а руки, сжимающие подушку дрожали так, что это очевидно было даже лёжа и с закрытыми глазами.

– Прокопенко! – прокаркала я. – Ты, сволочь, чем меня вчера поил?

Тот самый «Боже» Прокопенко закашлялся, стараясь не ржать, что навело меня на мысль, что поил меня не он. Вернее, что он вообще меня не поил. Едва разлепив один глаз, я посмотрела на собутыльника и коллегу в одном лице, и обнаружила его сидящим у окна. Естественно, солнечный свет резанул по дорогому сердцу органу зрения, заставив вспомнить все известные проклятия. Не вслух, конечно, но…

– Я тебя не поил, Виноградова. – Всхлипнул источник заветной информации, – Ты вчера после третьего стакана вискаря и похода в туалет, попыталась дать дёру из бара. Пьяная.

– Дала? – простонала я, сжав голову трясущимися руками.

По ощущениям стало понятно, что не очень-то я и дала. Вернее, дала-то я вчера хорошо, а вот дёру…

– Дала, Виноградова. Дала, – опроверг мои предположения Женька. – И такси вызвала, и домой уехала. Да только час назад мне тебя какой-то мужик притащил. Спящую, и на руках. Ухмылялся так, будто блудную жену домой привёл, да и свалил в закат.

– Бли-и-и-и-ин, – провыла в подушку. – Прокопенко, вот столько лет знакомы, а ты!.. Как в первый раз. Ну ёжкин…

И вот убила бы гада за такой недогляд, да только мочи нет никакой. Пить мне нельзя. Вот совсем нельзя, у меня непереносимость. Наследственное от отца, правда у него она проявляется совсем иначе, но не это важно. Два стакана крепкого и я не помню на утро, что делала накануне. Хорошо, когда просто размазывает от усталости, но когда энергии во мне ого-го, там и горы по колено и море нипочём. А Женька прекрасно знает, что приключения моя задница будучи в пьяном состоянии ищет в два раза быстрее, чем в трезвом.

«Зачем тогда пьёшь?», спросите вы? Да чтобы забыться. Иногда переутомление от всего этого такое сильное, такое ужасное, что я спать не могу, пока не хряпну. А хряпнуть надо так, чтобы отключиться, а… а дальше вы поняли.

– Я, между прочим, нянькой не нанимался. Взрослая уже девочка.

В общем, теперь я не узнаю, кто и откуда притащил меня ночью, что не есть хорошо. Благо, никаких физических… эм… В общем, я не чувствую, что у меня с кем-то что-то было. Это вообще был бы полный алес.

Оторвав себя от дивана и разлепив сухие глаза, я бросила жадный взгляд на стоящий рядом стакан с «антипохмелином». Что добавляет туда Женька, я до сих пор не знаю, но что мне точно известно, так это, что через пять-десять минут, я весело помчусь домой.

Схватила стакан и жадно принялась глотать вожделенную, жидкость. Каждый глоток оживлял, придавал сил, а когда это целебное зелье подходило к концу, мне удалось сфокусировать взгляд на сидящем напротив мужике. Зря. При виде лица Прокопенко, а вернее, внушительного наливающегося фингала на оном, «антипохмелин» фонтаном брызнул в это самое лицо.

Женя молча, отставил чашку с кофе на столик к одуренно пахнущим булочкам, взял салфетку и невозмутимо ею утёрся, проявляя чудеса мужской выдержки.

– Прокопенко, только не говори, что это я тебя так приложила. Я в отключке и на взрыв гранаты рядом не среагирую! – оправдалась мгновенно.

– Да, нет, Мелкая. Не ты.

От старого прозвища поморщилась, но, чувствуя свою вину, не стала обзываться в ответ.