– На четвёртый этаж шагом марш!

Казарма показалась ещё унылее и мрачней из-за плохой освещённости. У тумбочки стоял дневальный, и весь он был какой-то потрепанный и убогий, в зашмыганной и грязноватой форме. Открыв рот, солдат хрипло прокричал:

– Дежурный на выход!

Навстречу ротному выбежал солдат слегка лучшего вида чем тот, который стоял на тумбочке; впрочем, этот сильно хромал на одну ногу.

– Товарищ лейтенант! За время несения мною дежурной службы происшествий не произошло…

– Отставить! Построй в одну шеренгу молодых, – приказал Титькин. – Я пока к себе, но скоро выйду!

– Есть!

Лейтенант Титькин ушёл в свой кабинет, а хромой дежурный отдал команду:

– В одну шеренгу становись!

Бойцы выстроились в ряд, а хромой тихо прошипел:

– Стреляйтесь молодёжь, всю ночь у меня сегодня потеть будем!

– Как драный веник летать будете! – вторил убогий дневальный.

«И нам что – вот этих убожеств теперь бояться?» – подумал Прокл, невольно улыбнувшись.

– Ты чё скалишься? Совсем страх потерял?!

– Тебя тут, что ли, бояться! – Улыбнувшись, округлил глаза Прокл.

– Ах ты! Ну, да после отбоя посмотрим…

Но тут появился ротный. Пузо горделиво покачивалось впереди, а сам он чинно шагал по коридору, осматривая с высоты своего роста новобранцев, что были явно ниже его, и не в пример худее.

– Да что это такое! У меня детородный орган больше, чем талия у этих бойцов! С каждым годом призыв всё хуже и хуже… Откуда только таких уродов набирают!

Дневальный с дежурным улыбнулись, в душе явно присоединяясь к словам ротного.

– Смирно! Упали, отжались! – прокричал ротный. Но не вмиг разобравшиеся в тонкостях столь душевного приёма бойцы сориентировались не сразу. – Я сказал – упали! Сразу сообразив, молодые быстренько упали, приготовившись к отжиманию. – Раз, два, три… Ниже опускаемся, я сказал! Ниже! Четыре, пять…

Отжавшись с два десятка раз, бойцы начали пыхтеть и сопеть – справиться с третьим десятком было под силу не каждому.

– Встать, бойцы! С этого момента забудьте про мамины пирожки и все остальные нежности несуразной гражданской жизни. Жизнь вас теперь ждёт настоящая, мужская, смысл которой – Родину защищать! Так что выбрасывайте свои сопливчики, забудьте про мамино утютюкание! Теперь и отцом и матерью для вас буду я; я буду вас и воспитывать, и кормить. Так что никогда не забывайте, кто ваш воспитатель и кормилец! Понятно? Не слышу ответа!

– Так точно!

– Отдыхайло!

– Я! – ответил дежурный.

– Распределишь молодых по свободным местам!

– Есть!

– Устроить в роте приборку!

– Есть!

– Я у себя.

И ротный исчез в своём кабинете.

– Так кто тут самый говорливый? Ты, что ли?! – прошипел дежурный, подойдя к Проклу.

– Отдыхайло, кончай! Завтра дембеля из караула вернутся – не дай бог хоть один синяк на молодом увидят, тебе же первому попадёт! – предупредил дневальный.

– Сам знаю, что трогать нельзя… Ещё пожалуется образина эта… А так бы огрёб у меня по-полной!

Теперь и Синий усмехнулся.

– А ты чё скалишься?! Налево, в расположение шагом марш!

Прошагав с десяток шагов по коридору, бойцы оказались в большом помещении. Эта казарма была больше, чем та, что в учебке. По левую и правую сторону стояло множество рядов двухъярусных кроватей. Здесь вполне могла уместиться сотня солдат.

– Разойтись! – продолжил хромоногий дежурный. – Двое любых ко мне, ослы! Покажу ваши места… Вот ваши временные, на вторых ярусах, – пока рота не пришла. Еще двое… Ваши вот эти, ещё двое… А, это ты, образина… Куда бы тебя разместить?.. Точно! Вот здесь и будешь.

Указав последнее место на втором ярусе Проклу, хромоногий удалился из расположения, наказав напоследок: