Машина стояла совсем рядом – мы только за угол завернули. Рядом с ней в переулке стояло еще с пяток, и, судя по следам, несколько машин куда-то уехали, так что Федька не оригиналом был с частным транспортом.

Сначала перелили воду из канистры в радиатор, потом забрались в кабину, а вот затем произошло нечто меня озадачившее. Завелась машина непривычно – сначала Федька отпер своим ключом какой-то рычаг, скинув с него стопор, а затем этот рычаг потянул на себя. Что-то свистнуло под капотом, раздался звук быстро раскручивающегося стартера, потом мотор чихнул пару раз и завелся.

– Че-то не понял, – честно заявил я. – Тут машины как заводятся?

– Воздухом, – сказал Федя, вылезая на подножку с тряпкой в руке и протирая лобовое стекло. – Аккумуляторов-то тут хрен-ма, а если и есть, то их для военной техники под таким контролем берегут, что лучше даже не мечтать. Найти нормально сохранившийся невозможно. Вот вместо них баллоны ставят, куда воздух подкачивается, вроде как тормоза на грузовиках бывают, в курсе?

– Ага, помню, на «ЗИЛах» такие были, я еще мелким удивлялся – чего это «ЗИЛ» как встанет, так обязательно свистнет или пыхнет.

– Именно, – кивнул он, возвращаясь в кабину и откидывая грязную тряпку под сиденье. – А если нет воздуха или система сломалась, то хватай кривой стартер, качай мышцу. Ладно, поехали.

«Блиц» рыкнул, лязгнул коробкой передач и медленно тронулся с места.

Рынок был настоящим. В смысле место, на котором он находился, и раньше было рынком. Над воротами его так и было написано: «Колхозный рынок». И за воротами все было так, как с детства и памятно: грубые деревянные прилавки под навесами, грязь и окурки под ногами, продавцы, кутающиеся в фуфайки и ватники, смолящие папироски и лениво перебалтывающиеся друг с другом, серые мешки с перепачканной в земле картошкой, кочаны хрусткой капусты, выложенные горками. Еще были яблоки, пара сортов, висели сушеные грибы на нитках.

Откуда-то несло знакомыми запахами соленьев, перекрывающими запах гниющих овощей, – и действительно в крепком деревянном лабазе, что расположился у забора, виднелись кадушки, из которых тебе дородная тетка в грязном халате могла навалить хоть помидоров, хоть капусты, хоть огурцов. На них, в сущности, список разносолов и заканчивался. В общем, все как в упомянутом детстве в средней полосе России, в самом что ни на есть Нечерноземье. Импортных ананасов тогда на базарах не продавали, да и колхозные узбекские персики не в каждый город доезжали.

Дальше в рядах была рыба – вяленая, копченая и свежая, было мясо, но уже остатки, привлекательные разве что для собак: свежатину в шашлычную субботу раздергали наверняка с самого утра. Ну и молочное, сыр да творог, простокваша в банках из зеленоватого стекла.

Народу тоже хватало. Были и мужчины, и женщины, старые и молодые, все с сумками и мешками. Звякали весы с широкими тарелками, на которые торговцы быстро выкладывали чугунные черные гирьки, товар переваливался в сумки и мешки. У павильончика с вывеской «Картошка» была небольшая очередь, мешки приставлялись к горловине деревянного желоба, и туда с гулом и грохотом катились картофелины, распространяя вокруг запах сырой земли.

Краем глаза отметил, что много людей было вооружено. Не все, и даже не половина, но все же многие. У кого пистолет в кобуре, у кого и вовсе винтовочный обрез, причем не только у мужчин.

– Че смотришь, как царь на жида? – толкнул меня в бок Федя. – Так и живем, и ничего, что пожрать – находится.

– Да не, все нормально, – отмахнулся я от несправедливого подозрения. – Просто воспоминания накатили, как с бабушкой ходил – совсем пацаном еще. Ох она и торговалась! Любила это дело. Она хохлушка – хоть в России лет двадцать прожила, но даже язык толком не выучила, гнала на суржике.