В тот день я и не собирался ничего покупать, просто заглянул на рынок. Мне нравилась сама атмосфера. Рано утром к соседнему с мясным прилавком выходила торговать Джанна – она сама пекла пироги с разными начинками. Они все были похожими на вкус, но одинаково аппетитными. В этом была загадка. Когда я спросил Джанну, в чем ее секрет, она взмахнула руками и рассмеялась – сказала, не надо жалеть заправку. Заправку? Я не понял. «Специи, травы!» – размахалась руками Джанна. Она еще долго пихала мне под нос разные травы и заставляла повторять их названия. Вы знаете, как по-итальянски называется укроп или петрушка? А я знаю. И по-итальянски, и по-французски. Если надумаете покупать, просите прованские травы, не ошибетесь. И выговорить проще. Джанна же, раскрывая секреты своих пирогов, твердила, что огромная, просто непоправимая ошибка перчить рыбу. Любую. Говорила, что рыба любит только соль и лимон, но не перец. Мне пришлось поклясться, что я никогда не буду перчить рыбу, за что получил кусок пирога. Кажется, с мясом, но я не уверен. Джанна любила смешивать не только специи, но и начинки самым, на мой взгляд, невообразимым образом. Во всяком случае, сыр у нее был во всех пирогах – и мясных, и овощных.

После Джанны я дошел до Жана, который вдруг заговорил со мной на совсем незнакомом языке.

– Я не понимаю. Можно помедленнее? – взмолился я. Жан знал, что я останусь на очередной урок французского и буду покорно повторять названия частей говядины.

– Стыдно не знать провансальского! – обиженно, но чересчур театрально воскликнул Жан. – Это же язык трубадуров!

Я уже знал, что Жан в свободное время играет в местной театральной труппе, правда, даже не на вторых, а третьих ролях, мечтая о главных. Я кивнул, гадая, почему мое подсознание знает про трубадуров, но не может понять про говяжью вырезку, которую Жан пихал мне под нос. Мол, уже купи мясо, хватит есть готовые продукты. Я опять вспомнил Эмму Альбертовну – наверняка был текст про трубадуров, который я не сдал. Наверное, она так же хмыкнула, как Жан, мол, стыдно не знать. Но мясник на самом деле был очень добрым. Посмотрев на то, как я пересчитываю мелочь, он опять хмыкнул и, отмахнувшись от мелочи, выдал мне несколько траншей ветчины. Я поблагодарил, пообещав, что обязательно постараюсь выучить провансальский. Когда-нибудь.

Элена всегда была добра ко мне и не мучила произношением. Наоборот, заверяла, что я прекрасно говорю, а прононс у меня как у истинного парижанина. Только слишком правильный, сейчас так не говорят, особенно молодые люди. Конечно, не говорят! Меня же учила Эмма Альбертовна. А она признавала только язык Мольера! У Элены я покупал сыр и паштет. Она знала, что нужно отрезать совсем чуть-чуть. Иногда я покупал у нее готовую лазанью. Но ни за что не посмел бы признаться, что разогреваю ее в микроволновке. Элена каждому покупателю твердила, что ни в коем случае нельзя разогревать в микроволновке, только в духовке. Лазанью готовила бабушка Элены. Бабуле, как ее ласково все называли, недавно исполнилось семьдесят девять, но она вставала каждый вторник в пять утра, чтобы приготовить свое фирменное блюдо. Надо сказать, что к десяти утра лазанья была разобрана. Элена извинялась. Все местные покупатели передавали пожелания здоровья бабуле и обещали вернуться в следующий вторник за новой порцией. Элена всегда оставляла для меня небольшой кусок, если я вдруг задерживался. По вторникам я старался прийти на рынок пораньше. Лазанья была невероятной, ничего вкуснее я в жизни не ел. Как-то бабуля пришла на рынок, посмотреть, как продается лазанья, то есть так ли хорошо, как твердила ее внучка, и, кажется, перепутала меня с троюродным внуком. И с тех пор спрашивала Элену, накормила ли она Саула, то есть меня. А однажды выдала целый лоток. Я чуть не расплакался – для меня так никто никогда специально не готовил, даже мама. Тем более лазанью, которой хватило на три дня. Я помыл и вернул лоток Элене. Попросил передать мои благодарности бабуле, извинившись, что не знаю ее имени.