[60], и можно с уверенностью сказать, что когда он садился на самую дальнюю кровать с номером «Le Rire»[61] двухлетней давности, присланным пациентам вместе с другими старыми газетами, он был не менее эффективен, чем когда угрюмо работал. Только одно он делал хорошо – высматривал Генералов. Он блестяще предсказывал их приближение, даже если они были еще далеко. В дни или часы, когда был шанс, что появится Генерал, он припадал к окнам и внимательно следил за дорогой. Издалека заприметив дубовые листья, он объявлял об этом всей палате, чтобы санитары и медсестры успели прибраться до прихода Генерала. Он отлично примечал дубовые листья – золотые дубовые листья на генеральских кепи – и ни разу не дал ложной тревоги, приняв полковника за Генерала, так что напрасно прибирать палату не приходилось. С уборкой он, конечно, не помогал, а оставался у окна, сообщая о продвижении Генерала по дороге – что сейчас он зашел в Salle III, что он вышел из Salle III, что беседовал возле Salle II, что теперь наконец поднимается на пригорок к Salle I и скоро будет на месте. Иногда Генерал безосновательно долго поднимался по пригорку, по деревянной дорожке, ведущей к палате, и на это время он пропадал из виду, а Эрар развлекал нас своими сожалениями о том, что нет перископа, который можно было бы просунуть во фрамугу над дверью.

Госпиталь навещали два Генерала. Первый был большой и важный Генерал, региональный главнокомандующий, на которого всегда было приятно посмотреть, когда он выходил из своего лимузина с нормандской тростью, свисающей с запястья, в узкой, с иголочки сшитой куртке с каракулевой оборкой, в безупречно чистых перчатках. Этот большой Генерал приезжал награждать мужчин, которым полагались Croix de Guerre и Médaille Militaire, и, наградив одного-двух, он обычно делал круг по госпиталю, пожимая руки пациентам и болтая с Directrice, докторами и офицерами, которые шли за ним по пятам. Другой Генерал был не таким импозантным. Он был низенький и толстый и носил серо-синюю форму оттенка, который называли невидимым, а его кепи было накрыто серо-синим чехлом с квадратной прорезью, через которую виднелся кусочек дубовых листьев. И все-таки он был куда более грозный, чем большой Генерал, потому что он был региональным Médecin Inspecteur[62], ответственным за все госпитали в округе. Он делал довольно тщательный обход и подробно расспрашивал хирургов о ранах и лечении каждого пациента, а поскольку он и сам был врачом, то мог оценить их ответы. Большой Генерал был военным, а не врачом и не задавал неудобных вопросов, поэтому принимать его было хоть и хлопотно, но никогда не стыдно. Когда приходил один из Генералов, все откладывали инструменты. Хирурги торопились закончить свои операции или – при возможности – перенести их, в палатах останавливали или переносили перевязки, и хирурги бежали за Генералом, первым или вторым, и почтительно сопровождали его на обходе, который мог занять целый день. Поскольку чаще всего обходы длились не меньше двух часов, посещения Генералов, одного или двух сразу, обычно значительно нарушали распорядок дня госпиталя. Иногда случалось, что оба Генерала приезжали одновременно, и обходов было в два раза больше, поскольку Генералы начинали обходы с разных концов территории, и хирурги ломали голову, к чьей свите им нужно примкнуть. И обычно Генералы приходили в самые загруженные дни, когда работа была особенно тяжелая и ее было больше, чем мог бы сдюжить за сутки даже увеличенный вдвое персонал.

Бывают в полевом госпитале плохие дни, когда забот невпроворот, а бывают дни, когда делать нечего и все валяют дурака. Плохие дни – это когда маленькие деревянные бараки трясутся и трещат от бесконечного рева пулеметов, а санитарные машины привозят поломанных, искалеченных мужчин и уезжают обратно, чтобы вернуться с новыми людскими ошметками. Кровати в