— Ждут, — стиснула Саша в руках сумочку в ответ на вопросительный взгляд. И на вопрос «Кто?» уточнила: — Давид Гросс.

— Лично господин Гросс? — удивился слуга порядка. Получив подтверждение, он озабоченно почесал щёку, заставив Сашу смутиться ещё сильнее. — М-м-м…Тогда насчёт вас особые распоряжения.

И что это были за «распоряжения» она узнала почти сразу.

Александра стояла, подняв руки и расставив ноги, как заключённая в тюрьме, когда её обыскивали металлоискателями. Послушно поворачивалась в профиль и анфас, пока фотографировали, словно преступницу, чтобы отправить фотографии в офис. Не произнесла ни слова, когда её заставили вытрясти содержимое сумочки. И молча кусала губу, когда её машину, прежде чем пропустить на закрытую подземную парковку, обыскивали с собаками.

Конечно, это было задумано специально для неё, дочери Эдуарда Квятковского — акт устрашения и унижения, что началось прямо у ворот логова Крысиного короля.

Но она обещала себе выдержать, что бы он ни сказал и что бы ни сделал.

Пути назад не было — он знал, что она здесь.

4. Глава 4

— Я не похожа на училку, — сказала Александра своему отражению в зеркале лифта.

Но ещё меньше она была похожа на женщину, что годится в любовницы Давиду Гроссу.

С этой копной курчавых непослушных волос цвета мокрого песка.

«С этими веснушками на носу», — ужаснулась Саша, увидев в ярком свете кабины, что они снова проступили, и полезла в сумку за пудрой.

С момента, как она вышла из машины, от её решимости не осталось и следа. Она была бы крайне благодарна себе за оцепенение, что иногда нападало на неё в ответственные моменты. Онемение, бесчувственность, как она, например, отреагировала, когда застала лучшую подругу со своим парнем.

Нет, они не занимались сексом. Они говорили. Но то, что Алекс услышала, заставило её молча уйти, ничем не выдав своего присутствия. И даже не намекнув ни одному из них, что она всё знает, разорвать отношения, расстаться с единственной подругой и заслужить прозвище Босая кармелитка.

В другом высшем учебном заведении её, наверное, прозвали бы просто Монашка, но уровень общей образованности и снобизма в её университете зашкаливал настолько, что в одном прозвище острякам удалось совместить и её неприступность, и насмешку над обувью на плоской подошве, что она носила, стесняясь своего высокого роста, и её молчаливость, закрытость, даже нелюдимость, что, видимо, воспринималось как высокомерие, и строгую «монашескую» одежду, и даже намекнуть на «нищенство» — её положение бедной родственницы в родной семье.

Тогда ей хватило самообладания не дрогнуть. Она отрешилась, отодвинулась от ситуации, наблюдала словно со стороны. Также было и на маминых похоронах, когда Саше казалось, что это происходит не с ней. Но сейчас она паниковала. Остро ощущала себя в эпицентре событий. И стыдливый румянец на её щеках не могла скрыть никакая косметика.

Лёгкое строгое пальто и шарф в цвет волос казались Александре элегантными, когда она собиралась на встречу. Но едва двери лифта открылась, блестящая сталью на сером мраморе стены надпись «ТОР-Групп» поразила изысканностью, офис — сочетанием хорошего вкуса и лоска, а стоящая за конторкой регистратора девушка небрежно ей улыбнулась, Алекс почувствовала себя замухрышкой.

— Госпожа Квятковская? — уточнила регистратор. И, словно заранее знала, что отвечать, уведомила: — Давид Борисович сейчас занят, у него важный разговор, но скоро вас примет. Пройдёмте за мной.

Она обогнула стойку и пошла впереди по длинной галерее, переступая в туфлях на высоченных каблуках по мраморному полу с таким изяществом, что Саша, едва волоча ноги в своих «говноступах», ощутила себя ещё и неполноценной.