«Кто-то из вас сказал. Пока не признаетесь кто, спать не ляжете». Пончик ошибся, послал его кто-то другой. Примерно полчаса четверка подозреваемых простояла босиком на холодном линолеуме казармы. Пончик ходил перед ними и рассказывал все тем же добрым голосом о своей срочной службе. Из его рассказов становилось понятно, что со временем все мельчает, даже дедовщина. «Ну что это, почти вся часть одного призыва. Вот у нас, бывало, поднимут деды среди ночи и нужно каждому сказать, сколько ему осталось служить, сколько дней до приказа и не дай бог ошибешься. Били нещадно. А как тут не ошибиться, дедов много, попробуй, упомни, кого, когда призвали. Так у вас не служба – малина». Через полчаса своих рассказов Пончик сказал: «Я знаю, что это не вы меня послали. Вы отдуваетесь за скотину, которая сейчас лежит в теплой кровати. Надеюсь, вы научите его вести себя правильно и не подставлять товарищей по службе под неприятности. А теперь – еще постойте, проникнитесь его виной перед вами – У нас тут один за всех и все за одного». Пончик, не угадал, натравливая «невиновных» на расправу с «виновным». Его, да и других любителей учить солдат службе, бессмысленно издеваясь над ними, «духи» послали бы на… не задумываясь, если бы могли. Ничего общего с Пончиком у них не было и его иезуитские потуги чужими руками отомстить за «добро», которое он собой представлял, закончились нечем.

Спасительную темноту разбавляла тусклая дежурная лампочка над выходом. Через несколько минут после отбоя Куликов расслышал шепот.

– Пошли в сортир. – Шептал кто-то внизу.

– После отбоя можно вставать только через час, – отвечал другой шепот.

– Сил нет никаких. Отлить нужно.

– Терпи, я же терплю…

Возможно от холода, впрочем, летом достаточно тепло, однако ночные походы в туалет почти поголовная солдатская беда.

Куликов погрузился в сон без снов. Поначалу редко кто из «духов» видит сны. Человек проваливается в темноту, отключаясь от неприветливого внешнего мира. Суровые будни не дают пищу для ночной работы мозга.

– Товарищ прапорщик, можно вопрос?

– Можно Машку за ляжку. В армии говорят, разрешите, – ответил Ганшин.

Сбривший усы, уже не казавшийся таким уверенным и взрослым Слонов, обескураженный ответом, сказал униженно просительным тоном:

– Товарищ прапорщик, разрешите спросить?

– Разрешаю.

– У меня дома жена с ребенком осталась. Вот. И нужна справка, что я в армии служу, чтобы ей пособие дали.

– Этот вопрос решай с командиром, справки в штабе, в строевой части выдают.

– Да. – Сказал Куликов Слонову, – все не так просто. А то военкомат не знает, куда нас отправил?

– Бюрократия, – отозвался Слонов.

– Представь себе, пожар случится, придет дух – типа Киселя, доложить. А его будут третировать, учить, как по форме правильно докладывать. Сгорит все нафиг.

Слонов задумчиво, он вообще стал каким-то излишне тихим и задумчивым после прибытия в часть, сказал:

– Кисель не придет докладывать, все погорит, синим пламенем.

– Что ты такой задумчивый, – проявил участие Куликов.

– Дома жена беременная и ребенок, задумаешься.

Больше недели Куликов и Слонов добывали у Ерошина (Менстрика) справки. Ерошин тянул время, ссылаясь на занятость. Куликов поделился проблемой с Морбинчуком, может, посоветует, как решить? Сержант Морбинчук открыл истинную причину задержки, опираясь на свои наблюдения в армии. Морбинчук сказал, что Менстрик, отчаянный трус, боится получить «раздолбон» от комбата. В армии всегда есть, за что старшему по званию «раздолбать» младшего по званию. «Вот поэтому без особой нужды, Менстрик не хочет заходить в штаб», подвел итог своих рассуждений Морбинчук.