– А она и так выложила все что знала.

За столиком шевельнулся Гутя.

– Ты что, реально ее в долю берешь?

– Беру или не беру – другой вопрос. Главное пообещать. Ты, Гутя, пойми, жертве до последнего надо оставлять надежду. Пока человечек надеется, он на тебя пашет. А прижмешь его к стенке, объяснишь реальный расклад, – он тебе в горло вцепится. Вы, суслики, молодые еще. Главной правды не знаете.

– Какой еще правды?

– А такой. Миром правят два чувства – страх и любовь к деньгам. Поэтому хочешь смарьяжить человечка, прежде на глот его возьми, напугай как следует, а после бабок предложи. И тогда он сам оправдает для себя любую подляну. – Лумарь даже подивился, какие ровные да гладкие у него получаются фразы. Безусловно сказывалось давнее влияние Шмеля. – Бояться задарма, суслики, мало кто желает, а вот за бабульки – охотники всегда находились.

Музыка заиграла энергичнее, и, изображая возбужденную змею, дама у шеста ускорила свои незамысловатые па.

– Во, шалава! – Лешик даже чуть привстал. – Мне бы на оттопырку сотняшечку, а? Не могу больше терпеть.

– Держи, торопыга, – Лумарь бросил ему через стол сотенную купюру. – А то ведь не успокоишься.

– А где искать-то. Типа, на улице?

– Зачем же. Подойди к тому типчику, попроси пригласить дамочку в приваткабинку.

Схватив купюру, Лешик немедленно скрылся. Не теряя времени, Гутя тут же придвинулся со стулом ближе.

– Слышь, босс, насчет камушков это реальный базар? Больно уж круглые цифры.

– Цифры круглыми, Гутя, не бывают. Круглыми бывают только дураки.

– А рынок? Ты что, в натуре, думаешь, что нам его отдадут? Там же чернореченская бригада. И Поп у них главный. Не в законе, правда, но из тертых.

Лумарь кисло посмотрел на соседа.

– Мне, шмурик, что поп, что попадья. Ты их на свой аршин меришь, а я на свой.

– Так это… – Гутя нервно пошевелил плечами. – Интересно же. Мы ведь тоже рискуем.

– Рискует тот, кому есть чем рисковать, – внушительно произнес Лумарь. – А тебе чем рисковать? Жизнью? Так у тебя ее никогда и не было. То, как ты, Гутя, живешь, надо в фильмах-ужастниках показывать. Потому как это не жизнь, а полная зола. Сдохнешь, не велика и беда.

– Что-то не больно охота подыхать.

– Это тебе только кажется. Всем так кажется поначалу. А как помрут – так и успокаиваются. Туда, Гутя, – Лумарь загадочно изобразил пальцами и искоса глянул вверх, – дорожка быстрая и прямая. Уж поверь мне, быстрее, чем на лифте.

Поежившись, Гутя покосился в сторону сцены, на которой танцевали полуобнаженные дамочки. Разговор явно не шел ему на пользу, вожделение начисто пропало.

– Как там с садом? Устроилось?

Гутя кивнул.

– Я туда Шкворика прописал. Четыреста рэ в месяц плюс одежка. Ну, и огород, понятно. Дед, что там работал, говорит: спокойнее стало. Разве что наркоши лазят да бомжи. Но я так понимаю, он с ними даже не связывался. Сидел в своей норе и в ус не дул.

– Наркоши? – Лумарь удивился. – Интересно. Им-то что там нужно?

– Ну… Летом коноплю с маком собирали, а сейчас просто избенки шерстят. Бомжи жратву ищут, а эти все подряд гребут – что-то потом продают, что-то на дурь выменивают.

– Значит, говоришь, лазят… – задумчиво протянул Лумарь. – Это хорошо. Лазить отучим, заодно и пацанов наших на вшивость проверим. Шлепнуть бомжика – тоже штука не простая.

И снова от мутной этой фразы Гуте стало не по себе. Неловко поднявшись, он пробормотал:

– Пойду, отолью, что ли…

Милостиво кивнув, Лумарь снова взглянул на танцующую девицу. Дамочка особого исступления не изображала, явно берегла силы для следующих номеров. Впрочем, в отличие от большинства своих коллег танцевала она со вкусом, не допуская бульварной вульгарщины, явно выдавая балетную школу. Лумарь мало что в этом понимал, однако профессионализм чувствовал нутром. Так чувствуют бойцы опыт и силу ступающего по рингу противника. А потому, поймав взгляд танцорши, Лумарь покачал головой и показал большой палец. Танцовщица улыбнулась и быстро отвела глаза.