– Нет, что ты, я хочу узнать тебя, – Маша уселась повыше, отпустив его руку, и уточнила, – узнать заново.

Он поймал её взгляд, полный сопереживания, и его лицо слегка расслабилось.

– Всё это в прошлом. Я тогда был глуп – отрывался за отрочество, проведённое в музыкальной школе и на танцевальных тренировках.

– Ты занимался танцами? – Маша теперь увидела то, на что не обращала внимания раньше: плавность его движений и осанка намекали на спортивное прошлое.

– Да, – он сделал неопределённое движение рукой, – мама говорила, что у нас дворянские корни, которым нужно соответствовать. Но я, конечно же, тогда совсем не хотел тратить время на образование. На меня ужасно давили запреты.

История Даниила не была удивительной – подростки, получившие строгое воспитание, часто срывались впоследствии, – но у самой Маши никогда не было желания бунтовать. Она была очень послушным ребёнком – делала всё, чтобы угодить матери. Только вот это не помогло.

В день, когда мама ушла, родители не ругались. Мать спокойно ходила по квартире, собирала вещи, как если бы не происходило ничего особенного. Шуршала одеждой, гремела ящиками. Маше даже показалось, что в какой-то момент мама начала напевать себе что-то под нос, но она не была уверена точно. Маша была в своей комнате, делала вид, что учит уроки, а сама невидящим взором смотрела в тетрадь, автоматически выводя каракули на полях, и слушала, слушала, слушала… Вот мама открывает очередной шкаф, складывает какие-то вещи, перебирает банки, бормочет под нос. Скрип дверки, значит, здесь она закончила. Маша подумала, что всё она, конечно, не заберёт. Квартира была пропитана ею, на каждой полке, в каждом углу, казалось, был след её пребывания. Этот след было не стереть, не вытравить. Мать продолжала собирать вещи. Сколько ещё осталось шкафов? Сколько ещё осталось часов? Минут? Она уйдёт и всё. Маша точно знала, что всё.

Конечно, она оказалась права. Конечно, она не была этому рада. Отец ещё виделся с матерью, на суде, а вот Маша – больше никогда. Даже во сне, бесконечно возвращаясь в эту квартиру, она не искала там мать, она искала там её вещи, искала там своё детство…

Мать ушла не оглянувшись, сжигая за собой мосты. Отец был раздавлен, потерян, он даже не пытался скрыть своего горя.

Хотя бы это Маша помнила. Ей тогда было пятнадцать лет. «Зато это сблизило нас с отцом… Отец…». Озарённая внезапной мыслью, она подняла глаза на мужа.

– Даниил, а как же папа? – выдохнула она, – Ты сказал ему, что со мной случилось? Он, наверное, жутко волнуется!

Даниил как-то странно сморщился.

– Мария, у вас всё сложно, – нехотя сказал он, – вы не общаетесь.

– Не может быть, – не поверила Маша, – но почему?

– Так бывает, что дети становятся обузой, – Даниил посмотрел на неё с сочувствием, – но ты не должна волноваться об этом. Это дело давнее.

Маша молчала, чувствуя, как в душе поднимается горькая обида. Она поверила Даниилу – в глубине души, она всегда ждала момента, когда и отец поймёт, что она ему не нужна. Но, всё равно, было больно. Возможно, в прошлом она уже научилась с этим жить, но сейчас этот путь начался для неё заново.

Спустя пару дней туман, покровом обволакивающий её сознание, начал отступать. Она стала чувствовать себя намного лучше, и Даниил предложил ей прогуляться по квартире.

Помимо спальни, в которой Маша уже успела оглядеться, и ванной, в квартире была гостиная, совмещённая с кухней. Комната была отремонтирована в том стиле, который был популярен, когда Маша ещё была маленькая – многоуровневые гипсокартонные конструкции на потолке, обои с тяжёлым перламутровым рисунком, кухонный гарнитур – тёмно-коричневый, с резными дверками шкафов и матовыми стёклами. Всё это напомнило Маше квартиру её одноклассницы, у которой она была в гостях лишь однажды, когда ей было лет девять. У девочки был день рождения, и Машу пригласили только из-за того, что подруга Алёна отказывалась идти без неё. Впечатлений им тогда хватило на долгие часы обсуждений, ведь за ними прислали машину с водителем, а ремонт в огромной квартире одноклассницы был сделан по последней моде того времени.