Смотрю в темноту, ищу какие-то элементарные частицы, которые, говорят, должны были остаться… ничего они мне не должны.

Не нахожу.

Запасов воздуха – на 5 лет.

Воды – на 5 лет.

Биомассы – на 5 лет.

– Смотри.

Одоевский показывает на экран. Не понимаю. Длинный коридор, каких множество в Доме, ряд дверей.

– И?

– Дальше смотри.

Смотрю. Что еще остается-то, вся вечность впереди…

– И? – Одоевский толкает меня в бок.

– И что?

– Не заметил?

– Н-нет…

– Еще смотри… эх ты, куда пялишься, на время смотри!

Смотрю на время в углу экрана, двадцать-двадцать-двадцать, хорошее время, можно загадывать желание… Нет, тут другое что-то, не будет Одоевский волноваться из-за каких-то там желаний…

Спохватываюсь, снова смотрю на время: двадцать-нуль-нуль-нуль-два. Тоже красивое число…

– Кто-то… время отмотал?

– А я о чем…

– А что вы на меня так смотрите? Не я отмотал…

– Да верно, где тебе…

Вздрагиваю, хочу ответить что-нибудь обидное, не отвечаю.

– Вон ты идешь…

Смотрю, да неужели это я, почему у меня походка как у пьяного пингвина, да неужели я такой, да быть не может. Долго мнусь перед одной из дверей, стучу, говорю что-то, на экране не слышно, что. Наконец, исчезаю за дверью, тут же выскакиваю, гос-ди, ну и рожа у меня, с такой рожей только в дурдом на конкурс страшилищ…

– Ну давай еще камеры посмотрим… может, еще где чего…

Смотрим. Может, еще где чего. Больше-то смотреть не на что. Утром Одоевский показывал какой-то камень бесконечно далеко от нас, камень, который еще не рассыпался в прах. И всё.

Комнаты. Комнаты. Комнаты. В Доме сорок восемь комнат. И хранилище. И много еще чего…

– А это что?

– Где?

Показываю на экран.

– Да вот же…

– Ну человек, ну что… – Одоевский чешет нос.

– Да как вы не понимаете, человек… в доме? Откуда?

Одоевский смотрит на меня. Оторопело. Ага, дошло, что не может здесь быть никакого человека, не может…

– Нехило… не фига себе, сказал я себе… это в каком отсеке-то у нас…

– Да вон… в кладовой…

– Губа не дура, пробрался… уже и выжрал все, не иначе…

– Это он Эльзу грохнул… – шепчу я.

– Ты откуда знаешь?

Вздрагиваю.

– Ну… некому больше так-то…

– Да много есть кому… ладно, айда смотреть, что за хрень…

Идем смотреть, что за хрень. Берем кольты на всякий случай, Одоевский острит что-то, что случай бывает вонючий. Соглашаюсь. С Одоевским лучше соглашаться, если бы не Одоевский, нас бы здесь не было…

– Осторожнее… подстрелит, мало не покажется…

Первый раз вижу Одоевского серьезным, без всяких его шуточек-прибауточек, даже смотрит как-то по-другому, нехорошо смотрит…

Приоткрываем дверь в неприметную комнатенку, темная тень бросается в угол, грешным делом думаю, что темная материя пробралась сюда, к нам.

Нет. Не темная материя. Человек. Тщедушный, поджарый, глаза горят, больной, что ли, или ученый, или это одно и то же…

Одоевский оторопело смотрит на незваного гостя:

– Ты?

– А ты что думал… Дом себе захапал, и хорош?

– А ты как хотел…

– Ничего, что я этот Дом своими руками стряпал?

Одоевский вымученно улыбается.

– Ну-ну… а что сапожник без сапог должон быть, ничего?

Ни слова не понимаю. Одоевский поворачивается, уходит из комнатенки, будто ничего не случилось. В большом зале Рита разливает чай. Иду за Одоевским, что мне еще остается… Кто из нас сошел с ума, я, или он, или весь мир, хотя нет, мира уже нет…

– Ну чего ты… пригласи гостя дорогого… ужинать…

Не понимаю.

– Это вы… мне?

– Тебе, кому ж еще-то…

Возвращаюсь в кладовку, незваный гость смотрит на меня холодно, насмешливо…

– Это… Одоевский вас ужинать приглашает.

– Отравит?

Пытаюсь отшутиться.

– Про это ничего не сказал.

– Ну, пойдемте… раз такое дело… – человек с трудом поднимается с пола, расправляет затекшие суставы, – А вы здесь какими судьбами?