— Не надо о нем плохо думать. Он хороший. Просто так сложилось.

— Да вообще зашибись, отец года, не иначе. Так знает или нет?

— Вы когда-нибудь сильно напивались?

— О, да.

— Помните, что вам пьяному что-то говорили? Вот и он — нет. Днем он спит, а я на работе. Ну была раньше. Он хороший, правда. Как мама с сестрой умерли, так и начал пить, а до этого и не пил никогда. Просто маму сильно любил и...

— И что?! Я тоже любил, но остановился! Что за слабак такой?

— Не надо так. Все же люди разные: кто-то слабее, кто-то сильнее. Вот вы, может, сильный, а он не такой. Ну, не способен он справиться. И отец не всегда пьет, летом почти нет, он работает в городе, а зимой — вот так. Он, наверное, и хотел бы не пить, но не получается. Я его к бабушке-знахарке в соседней деревне водила, она и заговоры читала, и настойку какую-то ему давала, но не помогло.

— Это все чушь, Оля. Может, просто не хочет. Не должно так быть. Не должно. Знаешь, что делают человеку с гангреной ноги?

— Что?

— Отрезают ногу, чтобы выжил. Так вот, ты та самая нога, которую нужно отрезать. В переводе на тебя: ты должна уйти от своего папаши, ибо просвета все равно не видать. Либо он соберется и без твоего присутствия выживет, либо помрет, что все равно его ждет в ближайшее время, если продолжит бухать. А если останешься — закончится сводкой криминальных новостей о том, как изнасилованная восемнадцатилетняя девица убила собутыльников своего отца. Что будет дальше, надо говорить?

— Зачем вы так? Он же мой папа, у меня больше никого, кроме него нет.

— И в скором времени не будет! Ты все равно ему ничем не поможешь. Себя надо спасать, пока не поздно.

— Вы не знаете нас и чего вы вообще лезете не в свое дело? Вам-то какая разница?

— Жалко мне тебя, дуру такую. Ясно? — башка затрещала так, что хоть отрубай на хрен, и дико хочется курить, так, что руки чешутся. Достаю сигарету, но вовремя понимаю, что не у себя дома.

— Можете курить, тут все равно постоянно курят, я потом проветрю.

Смотрю на нее и не могу понять, как можно быть такой… Нет, это даже не дура, слов не могу подобрать. Закуриваю сигарету, и в очередной раз становится тошно от всего. Неужели не понимает, как завершится ее жизнь, едва начавшись? Деньги закончатся, работы нет, а дальше сам папаша-то и пустит по кругу, лишь бы в горло водки залить. Я бы и дальше расписал в своей больной голове всю ее дальнейшую жизнь, только отвлекает меня от этого малоприятного занятия стук чашки по деревянному столу. Тут же к чашке присоединяется розетка с вареньем.

— Малиновое, ягоды с нашего огорода. Вкусное. Попробуйте, говорят, сладкое поднимает настроение, — ставит пепельницу на стол.

— Кем ты работала? — тушу окурок и глотаю горячий чай. Оля вновь отворачивается и открывает окно.

— Уборщицей в городе, кем же еще?

— А ты не думала поехать учиться в город? В техникум какой-нибудь, там и общежитие дадут.

— Да куда ж я папу брошу? Он же пропадет совсем без меня.

— Точно дура. Неужели ты не понимаешь, что все закончится херово?

— Я не могу его бросить.

— Слушай сюда, Оля. Предлагаю один раз и больше не буду. Я обеспеченный человек, и дом у меня очень большой, места хватит для многих. Будешь у меня кем-то вроде домработницы, готовить, убирать – в общем, то же самое, что делаешь здесь, только деньги за это будешь получать приличные. И от алкоголиков отбиваться не придется. Жить будешь у меня в доме в отдельной комнате. Без каких-либо задних мыслей. Хотел бы я тебя укокошить или изнасиловать — давно бы это сделал. Накопишь денег, а на следующий год поступишь куда-нибудь учиться, дальше сама разберешься. Не спрашивай, почему я тебе это предлагаю, просто хочу. Скажем так, и у богатых иногда бывают причуды.