Едва не сломав нос о каменную грудь казака, я был брошен в снег рядом с костром, и очень споро и тщательно обыскан. У меня отобрали часы, кошелек с деньгами и сняли с пальца перстень с аметистом.

– Ну, вот, ваше благородие, зря только ерепенился, все одно наша взяла, – услышал я голос казачьего командира.

– Злой, сволочь! – сипло прогудел мой конвоир. – Прохору – карачун, Тишку в живот ранил, а сам-то мелковат, что твой комар, – восхитился он.

– Поднимайся, господин офицер, чего разлегся, дай на себя полюбоваться, не часто такие-то ерши в сеть попадают, – продолжил атаман. – Северьян, подсоби.

Меня взяли за шиворот, оторвали от бренной земли и, встряхнув, поставили на ноги.

У костра, в надвигающихся сумерках столпились уцелевшие казаки, число коих изрядно уменьшилось, и я имел к этому непосредственное отношение. Во время турецкой компании мне приходилось видеть их в деле. И скажу, что воевать казаки умели. Я не заблуждался на свой счет, не пожелай атаман взять меня живым, мой труп бы уже окоченел. А потери во время моей поимки, сделали их только злее. Пока атаман с усмешкой оглядывал меня, я лишь пожалел, что вид мой был весьма непрезентабельный. Шапку я потерял еще при падении с коня, ментик, изначально темно-серого цвета с коричневым оттенком, был весь в саже, красные чакчиры5 и ботики вымазаны не в меньшей степени, а под левым глазом набухал синяк. Я уже не говорю о своих волосах. По гусарскому обычаю, я не носил парика, а только пудрил волосы и заплетал косу. В драке же моя прическа превратилась в воронье гнездо. Тем временем казаки делили добычу: пистолеты, часы и деньги – пятьдесят рублей. Перстень атаман уже надел себе на мизинец.

– Кто ты таков? – спросил, он – И куда путь держал, отвечай, твое благородие.

На мгновенье я задумался, стоит ли говорить свое имя или умереть безымянным.

– Лучше скажи сам, голубь, – разомкнул свои уста носатый казак с офицерской выправкой. И как только он произнес первое слово, я понял, откуда он. Поляк. Наверняка ссыльный шляхтич, много их попало сюда из-за участия в конфедерации. Доигрались, ясновельможные! Два года назад их австрийские и прусские покровители сдали Речь Посполитую с потрохами, разделив ее земли между собой и Россией. Теперь паны, считавшие дома своих крепостных за говорящую скотину, готовы были лизать сапоги самозванцу, объявившего свободу от крепостной неволи, в хрупкой надежде восстановить Польшу «от моря до моря».

– Что молчишь, песья кровь?

Великан, стоявший позади меня, слегка, по его мнению, ткнул меня в спину.

– Какая тебе разница, кто я.

– И то верно, повесить можно и безымянного. А то, что ты гусарский офицер, и так видно. Смотрю, говоришь ты чудно, как не русский. Откуда родом?

– Издалека.

– Ты отвечай, коли спрашивают! – с угрозой приказал атаман.

– Из Франции, – мне показалось, что при этом слове поляк посмотрел на меня очень уж пристально, будто бы чего-то ждал.

– Далеко же тебя занесло, ваше благородие. Сам али по принуждению в Россию приехал?

– Сам.

– И не жалеешь?

– Нет.

– А я в Пруссии был, когда мы с Фридрихом ихним воевали, – мечтательно сказал атаман. – Хорошая там жизнь, сытая! Даже крестьяне в каменных домах живут! Кони у них, что твои буйволы.

– Пусть скажет, куда направлялся, – снова вмешался поляк, прерывая воспоминания казака.

– Зачем это вам? – спросил я вместо ответа. – Из отпуска еду в полк. И не встреться с вами, уже бы кашу ел в своем эскадроне.

– Смелый ты парень, офицер, а не хочешь ли на сторону императора нашего Петра Федоровича перейти? Нам в полку тоже такие молодцы нужны!