Входную дверь заклинило. Но она и не нужна стала. Выбрались на лёд через разрыв в хвосте фюзеляжа. Отошли в сторону, дрожащими руками закурили, глубоко затягиваясь и молча оглядывая самолёт. Вернее, что от него осталось.

– Куча металлолома, – констатировал Ерёмкин и посмотрел на командира.

Тот ничего не ответил. Во время войны у него превращался в груду железа не один самолёт, но то была война. А на гражданке вот так случилось впервые. Корецкий молча уселся на лёд и ощупывал ноги.

– Переломов нет, – сказал он. – Теперь можно идти с белыми медведями знакомиться.

– Ещё успеешь. Проверь лучше, цела ли станция, – приказал Кандыба.

– Интересно, а канистра уцелела? – ответно забеспокоился радист. – Ерёмкин, проверь.

– Тебе сказали, что нужно проверить? – жёстко напомнил Жуков. – Тут вопрос жизни и смерти, а он про канистру думает.

Корецкий, хромая, поплёлся к самолёту и вскоре раздался его радостный голос:

– Целёхонька рация, мужики. Если бы ещё аккумуляторы уцелели.

– Проверьте. Если всё заработает, то Вадим, определи точнее место приз… тьфу, чёрт, падения и передай на базу. Ну и на СП тоже.

– Ни хрена себе – приземление, – проворчал Ерёмкин и полез в фюзеляж определять состояние канистры и прочего барахла. Канистра была цела, и это подняло настроение механика.

– Командир, может по наркомовской нальём для снятия стресса? – проорал он из чрева фюзеляжа.

– Давай! – махнул рукой Кандыба, – один чёрт теперь.

Выпили по сто граммов, закурили, приходя в себя и, наконец, полностью осознали, в какую историю влипли.

– А теперь – разбор, – хмуро произнёс Кандыба. – Я в полярке летаю меньше вас. Кто мне скажет, в чём дело? Почему мы, пролетев восемь часов, снова оказались у СП? Как это могло случиться? Да и у СП ли мы? Вот Жуков утверждает, что мы в море Бофорта. Это первое. Второе: где нас будут искать и найдут ли? Третье: как будем выживать?

– Сигнал бедствия я передал, подтверждение получил, – начал Корецкий. – Если штурман не ошибся в координатах, нас скоро найдут, сейчас лето, погода хорошая. А насчёт выживания – это Ерёмкин скажет.

– Чего говорить – то, – махнул рукой механик. – Бензина у нас нет, там, – кивнул на груду металла, – сливать нечего. Дров тоже нет. Есть только спирт…

– Тьфу! – не выдержал командир, – это не главное.

– Я имею в виду, что он горит, а это…

– Понятно, костёр будет, найдём, что жечь. Чехлы вон есть.

– Нельзя,– замотал головой Жуков, – нельзя чехлы жечь. В них спать будем.

– У нас есть НАЗ*, – продолжал Ерёмкин, – так что с голодухи пока не умрём.

– Ясно, – подытожил Кандыба. – Сейчас главное, связь. Саша, Вадим, уточняйте координаты и передавайте на базу. И ещё. Если мы у СП, то, как далеко от неё?

– Может и 20 километров, может пять, а может и два, – ответил штурман, – точнее не могу сказать. Курсы часто меняли, пеленговаться точно сложно было. Скажу одно: мы не в море Бофорта, как Серёга утверждает. Хотя возможно через его западную окраину и прошли. Только не пойму, как? Ты место по знакомым рапакам что ли определяешь, Серёга?

– Да ладно тебе, – отмахнулся тот. – Я, кажется, начинаю понимать, как мы снова тут оказались.

– Да точно ли мы у СП, лётчики? – воскликнул Корецкий. – Завезли, сами не знаете куда!

– Точно, точно, – успокоил его Белоглазов. – Я тоже начинаю догадываться, как мы здесь оказались. Так и должно быть.

– Где это здесь? – простужено взвизгнул Ерёмкин. – Где – здесь? Я вот, например, не знаю, где я.

– Ты в Арктике, – успокоил его штурман, – не расстраивайся.

– Ну и экипаж у меня догадливый, – обиженно вскинул голову Кандыба. – Все догадываются, а я – нет. Тогда объясните, в чём дело?