– Не знаю, как мы сюда попали, но в координатах уверен абсолютно, – ответил штурман.

– Тогда быстро – курс на СП. Топливо на исходе.

Белоглазов рассчитал новый курс, довернули на него самолёт.

– Сколько до СП?

– Больше 500 километров. Пять минут не меняйте курс, возьму пеленги – скажу точнее. Корецкий, с СП можешь связаться?

– По графику они только через полтора часа включатся, – ответил радист.

– Будет поздно.

Под крылом между тем были сплошные паковые льды и торосы, куда ни кинешь взор. Если садиться на вынужденную посадку – никакого шанса остаться целыми.

– Вадим, пеленги брать постоянно и расстояние, расстояние до СП, – напомнил Кандыба.

– Понял, командир.

– Корецкий!

– Слушаю, командир!

– Связывайся с базой, связывайся со всеми, с кем можешь. Передавай сигнал бедствия и текущие координаты. У нас есть какая-нибудь надежда на связь с СП?

– Никакой, командир, – ответил тот. – Если только их радист Москву не слушает от безделья.

Штурман дал новую поправку в курс и Кандыба развернул на него самолёт.

– Сколько топлива осталось, Ерёмкин?

– На час двадцать, если быть оптимистом, – ответил тот и вздохнул. – В Арктике безразлично, где подыхать, правее или левее трассы. Всё равно аборигены слопают.

– Не каркай прежде времени, кочегар, – покосился на него Жуков, – ещё не упали.

– Есть связь! – заорал вдруг Корецкий. – Есть связь с СП, командир! Они там футбол слушают. Сейчас включат привод.

– Удаление до СП 400 километров, – доложил штурман.

Все покосились на топливомеры, ясно осознавая, что бензина вряд ли хватит.

– Послушай, оптимист, – обратился штурман к Ерёмкину, – а бывает ли так, что топливомеры врут в пользу экипажа?

– Бывает и такое, но чаще – наоборот, – меланхолично ответил механик.

– Сергей, набирай высоту, – распорядился Кандыба. – Самолёт у нас пустой, горючего тоже почти нет, значит и расход меньше. Дотянем.

– А, может, выключим один двигатель? – предложил радист. – Экономия будет.

Ерёмкин посмотрел на него, как на прокажённого.

– Хоть убейте меня, мужики, я не пойму, где же мы летали? – снова запричитал штурман. – Две тыщи вёрст отмахали, а эта СП впереди оказалась.

– Не убивайся, разберёмся, – успокоил командир. – Сколько до СП?

– Триста пятьдесят, плюс-минус десять.

– Топливо, Ерёмкин?

– На сорок минут, плюс-минус пять.

– Хреново!

– Чего ж хорошего.

Минут десять летели молча. Каждый пытался осмыслить, что же произошло и не находил ответа. Неожиданно стала ухудшаться видимость. Набрали три тысячи метров.

– Ерёмкин, установи двигателям самый экономичный режим, какой сможешь. Мы будем снижаться по одному два метра в секунду. За счёт этого будет скорость.

Механик принялся двигать рычаги двигателей.

– Корецкий, сигнал бедствия на базе приняли?

– Приняли. Запрашивают, что случилось?

– Отвечай: сбились с курса по неизвестной причине, топливо на исходе. Пытаемся вернуться на СП.

– Понял.

– Штурман, удаление?

– Двести пятьдесят, – ответил Белоглазов и посмотрел вниз, словно пытаясь отыскать там знакомый ориентир.

Про топливо Кандыба уже не спрашивал, стрелки топливомеров болтались у самых нулей.

– Слышу позывные СП, – доложил штурман. – Есть пеленг! Курс – десять влево.

Снизились до двух километров и продолжали снижаться. Видимость ухудшалась. Зря говорят, что закона пакости нет. Вот он, в действии.

– Семёныч, может, площадку подберём и пойдём на вынужденную посадку? – предложил Жуков.

– Ни одной площадки подходящей внизу не вижу, – ответил Кандыба. – Пока её искать будем, сожжём последнее топливо. Нужно до СП тянуть.

Самолёт практически планировал на малом газе. Тяга двигателей была минимальна.