Вернувшись и тщательно вымыв руки, Марина перевела взгляд на дочь, потупившую взгляд.

– Рассказывай.

Вздохнув, Кира принесла матери распечатку, которую передал ей Борис. Та перечитала ее несколько раз, прежде чем подняла глаза на дочь.

– Мам, я могу и не ехать. Ты же знаешь, я до финала дойду скорее всего и так, просто в финале Аня, а она была в этом лагере на зимних каникулах… – начала оправдываться Кира, а Марина подняла руку, останавливая поток красноречия дочери.

– Ничего, доченька, я что-нибудь обязательно придумаю. Надо – значит, надо. Найдем деньги. Я кое-что откладывала на твой день рождения, если что займу, на работе поговорю, – храбро затараторила Марина, тщательно следя за тем, чтобы в голосе не проскользнула нотка отчаяния.

Она перевела взгляд на карту желаний, которую они с дочерью смастерили под новый год и повесили на кухне, регулярно пополняя ее понравившимися картинками из журналов. Недолго думая, прикрепила к ней информацию, переданную Борисом. Конечно, она не была столь наивна, чтобы верить, будто бумажка на стене поможет Кирусе отправиться во французский лагерь, но помешать она точно не помешает.

Стараясь не выдать собственной растерянности и замешательства, Марина коротко попросила дочь:

– Поставь чайник, Кируся.

– Мама, а что у тебя с руками? – Широко раскрытыми глазами дочь уставилась на материнские руки, которые из-за тусклого света лампы не сразу бросились ей в глаза. Выглядели они и правда неважно: красные, опухшие, покрытые странной сыпью вперемешку с созревшими волдырями. Марина мысленно чертыхнулась – зачем выставила на обзор?

– Ничего, это тетя Валя мне новый крем подогнала, – сочинила она на ходу, – а мне он явно не подошел, теперь вот аллергическая реакция. Но пара дней, и все будет в порядке, не переживай.

– Правда? – усомнилась Кира.

– Правда, – бодро соврала Марина, борясь с желанием почесать распухшие руки и опустить их в лед. Потом, когда Кира уснет.

– А теперь своими словами, что это за лагерь такой? – потребовала она.

– Он принадлежит Патрику Муратоглу. – Успокоенная материнским враньем, Кира быстрыми привычными движениями заварила чай и принялась разливать его по чашкам. Марина тем временем пристроилась на своем любимом месте возле холодильника.

– Что за зверь такой? – хихикнула Марина. Несмотря на внезапно обрушившееся на голову известие, которое, несомненно, влекло за собой новые хлопоты, хорошее настроение возвращалось. В этом была вся Марина, неспособная грустить дольше десяти минут.

– Это не зверь, – улыбнулась дочь, расслабляясь и успокаиваясь: мама в хорошем настроении, значит, непременно что-нибудь придумает. – Это тренер Серены Уильямс.

Ночь она, ожидаемо, провела без сна, чувствуя себя единорогом на эмоциональной радуге. Разнообразные оттенки чувств и эмоций сменяли друг друга, заставляя то плакать, то смеяться, то корить себя, то подбадривать. Из ямы отчаяния она вдруг взлетала на вершины оптимизма, пыталась себя успокоить и мыслить трезво, но не получалось. Проворочавшись до полуночи на диване, внезапно ставшим жестким и неудобным, Марина тихонько вышла из комнаты и отправилась на кухню. Тщательно притворив за собой дверь, она достала из заначки спички и сигареты, а из холодильника банку— варенья. Включила чайник и, заварив крепкий чай, принялась размышлять.

Ей нужно четыре с половиной тысячи евро, чтобы отправить Киру в лагерь на две недели. Да, у нее есть жалкие сбережения. Валентина наверняка займет еще несколько сотен. Антона надо будет потрясти основательнее. Принципы принципами, но на кону будущее дочери. По подружкам можно будет стрельнуть, но этого все равно не хватит. Где и как она может заработать? На панель ее явно не возьмут – Марина хихикнула от одной мысли. В тридцать пять лет она ощущала себя полностью вышедшей в тираж.