в застывших и прекраснейших скульптурах.

Так можно необъятное объять?

На это лишь способен чистый гений,

он музой в высшей степени объят.

Он монастырь из стихотворных келий!

Он человек, а может быть, и нет,

порой мне не понять объем великий,

что выдал в лучший мир один поэт,

а может в том объеме чьи-то блики?

6 июня 2001

***

Ох, какой Вы неласковый, милый!

Вы сегодня немного чужой

и стоите у крепости виллы.

Неприветливость – это что, шок?

Ох, какой Вы неласковый, милый!

Неприветливый Вы и ревнивый,

но скажите: «Любовь ни к чему?»

Вы колючий и очень ранимый,

так скажите то сердцу, ему.

Неприветливый Вы и ревнивый.

Встрепенулись все ветви у клена.

А березка поникла главой.

Ох, какой Вы еще зеленый,

хоть на вилле слывете главой.

Встрепенулись все ветви у клена.

Эти здания, что нас окружают,

сероватые окна небес,

здесь за шторами много решают,

не обходится там без невест.

Эти здания, что нас окружают.

Только мне улыбнитесь немного,

осветите собой небеса.

Мой любимый такой недотрога!

И на клене всплакнула роса.

Только мне улыбнитесь немного.

7 июня 2001

***

Вентилятор дует нежно,

очень душно без него,

автор трудится прилежно,

но одет весьма легко.

Взрывы хохота тревожат

запотевшее окно,

капли дождика не вхожи

в наше каменное дно.

Дождик бешено, надрывно

вдруг колотит по стеклу,

с миром он дает обрывы,

в жуткий дождь глаз не сомкну.

Это все за то, что было

очень солнечно, тепло.

Было, было, грязь поплыла,

но от сердца отлегло.

Воздух стал послушно влажный

и дыханье песнь поет.

Вентилятор хоть и важный,

но он влажность не дает.

13 июня 2001

Чайный поцелуй

Глаза шафера как мерцание звезд,

они охотно едут за мечтами,

в московских пробках многих он провез.

Дома. Дороги. Пассажиры – дамы.

И все же есть маяк его дорог,

вернется вновь к нему его машина.

Так много лет и это видно рок,

между сердцами действует пружина.

Он завоюет ласку женских рук,

ему прольются капли с полной чаши,

и дома он не вцепится в свой руль.

А чашка что? Ее любимый – чайник.

И вечный флирт – вечерняя мигрень,

врачует все раскованность ладоней.

Колено для руки трамвайный рельс?

Но голос вновь волнуется и тонет.

А в голове сцепление сильных рук,

их плен так упоительно реален,

а стан все ближе, как надежный друг,

а поцелуй от чая теплый, алый.

16 июня 2001

***

Смотрю на мир в окно спокойно,

пусть ты забыл меня совсем.

Я слышу стук ночных вагонов,

дорог железных рядом семь.

Могу не ехать никуда я,

вокзал и так невдалеке.

И кто-то в поезде гадает,

а кто-то едет налегке.

Открыты настежь все окошки.

Светлеют звезды. Тьма. Огни.

Спокойно спит сегодня кошка,

и тишина. Коты одни.

И, если ласки слишком часты,

как солнцепек они нужны.

Любви порыв, друзей участье,

все, если в меру, не страшны.

Мысль улетела вдаль ночную,

осталась трепетная тишь.

Я по мечтам своим кочую,

спокойна я. А ты, где спишь?

19 июня 2001

Заколдовано

Среди лесов есть редкие просторы,

где только речка, берег, бастион.

Здесь ветры на свободе, ураганы,

и там, где бастион, встречает он.

Есть в этих встречах редкое везение,

когда мы с разных мест спешим в одно,

его я не увижу в воскресенье.

Коль я не с ним – в его глазах темно.

Какая-то нелепая влюбленность

проходит затаенно – так года.

Все без касаний, словно накаленность

исчезнет, прикасаясь – навсегда.

И это состояние нетленно.

Влюбленность мимолетная легка.

Он взглядом не касается колена,

не упадет на грудь его рука.

Все точно заколдовано: "Так надо".

И быть красивой надо и всегда.

Коль солнце заглянуло нам в пенаты,

он мимо пробегает как вода.

Он тридцать раз за два часа прошелся

вокруг меня. А может не меня?

А может мимо плеч, что греет солнце?

А может что-то сам в себе менял?

19 июня 2001

***