– Мне спокойнее, когда она со мной, – вернувшись в гостиную, пояснил он.

– Пустая книжка?

– Это подарок.

Девушка чуть слышно хмыкнула, протянула тарелку с горячей похлёбкой. Керден с благодарностью принял угощение.

– Так, значит, в Тесон? – продолжила расспрос Мисарра, усевшись на медвежью шкуру у камина.

– Да, нужно встретиться кое с кем, – ответил он.

– А Эллоя – это та самая? Королева?

– Мы были хорошими друзьями до и во время войны, – нехотя признал Керден.

– А после? Она постоянно пишет тебе, а ты не похоже, чтобы отвечал.

– У меня были другие дела, – ответил он, изучая содержимое тарелки.

После короткой паузы Мисарра спросила:

– Что случилось с тобой на тракте?

Керден и сам задавался этим вопросом. Смутные картинки боя, бессвязные обрывки воспоминаний – сейчас он не мог отличить реальные события от сновидений.

– Я не помню.

– Врёшь. – Мисарра с грохотом поставила на пол опустевшую тарелку. – Каждый раз отводишь глаза, прежде чем ответить.

Керден молчал. Девушка фыркнула, подошла к столу и принялась заваривать чай, с остервенением отрывая лепестки травы от толстого стебелька. Наполнив кружки кипятком, она оперлась руками на столешницу.

– Я не прошу раскрывать свои тайны. Просто хочу убедиться, что не пригрела на груди змею. Если в дороге ты пересекал Грань и из обычного человека превратился в порченного…

Она решительно повернулась. Языки пламени, поедающие дрова в камине, отразились в зрачках двумя хищными огоньками.

– Я уже говорил, что не могу быть порченным.

– Пустые слова. Так скажет любой, только бы оправдать себя.

– Я не могу стать порченным, потому что я ткач! – не выдержал он. – Вернее, был им когда-то. На тракте я столкнулся с маниту, завязался бой, а потом я очнулся здесь. Вот и всё.

– Ткач, – хохотнула Мисарра. – Да ещё и бывший. – Она рассмеялась искренним, немного истеричным смехом. – Так не бывает.

– Мне не доводилось пользоваться магией после войны, – добавил Керден.

Разговор уходил в неприятное русло. Воспоминания о войне, порченных и ткачах вызывали злость с острым привкусом горечи.

– Я поверю, что ты друг королевы. Но ткач, нет уж, увольте. Придумай другую легенду.

– Можешь не верить.

– И не собираюсь.

– А что ты ожидала услышать? – вспылил Керден. – «Да, я – порченный, давайте всей деревней сожжём меня на костре» или «нет, клянусь, я не такой, пожалуйста, пощадите»? – съязвил он.

– Честно говоря, сошёл бы любой из вариантов, – хмыкнула девушка. Пыл её, однако, пошёл на убыль. – Хорошо, в конце концов, у каждого свои секреты. – Она протянула Кердену кружку с чаем. – Доброй ночи.

Не обращая более внимания на гостя, Мисарра выудила из груды хлама моток пряжи, взяла свечу и вышла в коридор. Половицы под босыми ногами тоскливо заскрипели, хлопнула дверь на втором этаже.

В стакане плавали листья малины. Размокшие лепестки медленно оседали на дно.

Ночью Кердена мучила бессонница.

Война научила не доверять первому встречному, пусть им и оказалась миловидная девушка. Внешность обманчива и зачастую не отражает истинной сути человека. Или существа, которое вполне могло скрываться внутри. Мисарра нашла Кердена посреди полузабытого тракта, притащила домой и чудом выходила. И всё же он не спешил открывать душу спасительнице, покуда мотивы её, как и обстоятельства встречи, оставались неизвестными.

Смущало Кердена и другое: он не мог вспомнить, что произошло на дороге. Это раздражало и пугало одновременно. Он отчётливо помнил воскресный звон колоколов, коим прощалась с ним Лета – город, за минувший год ставший ему новым домом. С улыбкой вспоминал тусклый свет лампы в бедной комнате таверны, где останавливался на ночь, имя солдата, встретившего его у въезда в Приграничье. Мог с уверенностью назвать количество монет, оставшихся в тоненьком кошельке, но дальше – ничего, лишь ноющая боль в груди, падение из седла и череда бесконечных кошмаров. Тогда ему почудилось, будто разум разделился на части. Во снах Керден словно проживал чужую жизнь: водил беседы с незнакомцами, участвовал в битвах, о которых прежде не слышал, творил магию столь древнюю, что опытные ткачи кусали бы локти и рвали бороды от зависти. Видения сменялись воспоминаниями о Соледре, о юности, проведённой в столице, о беззаботном детстве. Всё перемешалось, и он не понимал почему.