– Что же случилось с твоим пароходом? Утром я прочитал какую-то белиберду. Одни пишут о бандитских разборках, другие – о контрабанде наркотиков. Что там на самом-то деле?

Пресса в тот день действительно бушевала, задыхаясь в коллективном бесновании. Все газеты одновременно, как по команде, вывернули наизнанку свои воспалённые мозги, влекомые лишь желаньем сплести паутину невероятных гипотез. Пусть враньё, но только чтоб хорошо продавалось.

Прошла всего пара дней, но как же всё изменилось!

Тогда я с ним поделился своим возмущением от неприличного молчания всех, кого мы тогда запросили об инциденте с «полицией» у острова Готланд. Все словно замерли: посольства России в Хельсинки и в Стокгольме; Администрация флага на Мальте; береговая охрана и полиция Швеции – все как будто бы затаились в каком-то неведомом ожидании, словно хранили безмолвную тайну, сохраняли обет коллективного неразглашения…

И вот сегодня стали понятны узоры АИСа, нашлись подтверждения наших предположений. Двадцать пять вооружённых солдат на борту, и я пока не знаю, что делать.

К концу рассказа от безмятежности Пекки не осталось следа. Он сказал:

– Ничего не делай. Я должен всё передать Катрин. Оставайся на связи, она тебе позвонит.

И действительно, вскоре позвонила его жена. Очевидно, что она усомнилась в услышанном. Да и разговор на английском этим вечером нам не очень давался. Повторив свой рассказ, я сам удивился настолько, что закрались сомнения в адекватности, но не очень понятно кого.

К счастью, сдержанность интонации и твёрдость голоса Катрин отбросили все сомнения в том, что это случилось на самом деле.

– Виктор, будь дома. Сейчас к тебе приедет фон Раббе – начальник полиции с командой экспертов.

Молниеносность её реакции меня удивила сильным контрастом с привычной медлительностью её разговоров, как и у многих финнов, которые часто длят паузу прежде, чем что-то ответить, а иногда не отвечают совсем.

В облике Катрин, в её манере держаться всегда было что-то лёгкое, простодушное, выдававшее в ней трудолюбие и добросовестность. И вдруг за обычной сдержанностью её движений, воплощением женского изящества и привлекательности обнаружилась твёрдость. Её решительный голос выдавал положение, которое она занимала в правительстве и которое позволяло ей отдавать распоряжения финской полиции…

Господи, снова полиции!..

В почти спустившихся сумерках уже слипались глаза, исполинских размеров тоска сжимала грудь, проваливая меня в сумеречное состояние. На мгновение очнувшись, в тот же миг возвращался сюда, цепляясь за мысли о том, что, видимо, где-то ошибся, сделал что-то не так, пытался подняться и снова срывался, проваливался, проваливался, проваливался…

Домой. Потащился на ватных ногах. Смутно пришли на память такие же вечера, наполненные точно такой тишиной…

Когда и где это было?

Мысленно возвращался по ступеням почти забытой лестницы, по которым уже поднимался. Давно. Снова спускался, оказывался в полумраке. Погружался в густой туман; воспоминание возвращало к чему-то, но ключ исчезал.

…Спустился, нащупал ворота и по мере того, как проходил через двор, прихожую, коридор, тревога становилась сильнее. Наконец, я зашёл в немой и холодный кабинет, где сиротливо стоял небольшой письменный стол, слева – маленькое окно, справа высился шкаф, хаотично набитый толстыми разноцветными папками.

Шныряющие глаза высунулись из-за груды бумаг, указали на ветхий стул, стоявший напротив. Сквозь сжатые губы просочилось глухое урчанье:

– Вот и встретились. Проходите. Думаю, вы к нам надолго.

Он медленно достал откуда-то и положил на стол Уголовно-процессуальный кодекс и уставился на меня своим механическим, неморгающим взглядом.