Кирдяпкин, как положено по уставу поприветствовал капитана и доложил о положении дел в роте.

– Здравия желаю, Федор Васильевич, – поприветствовал командира роты политрук, крепко пожимая лейтенанту руку. – Как жарковато у вас сегодня? – задал он улыбаясь вопрос, кивая в сторону немцев.

– Да, товарищ капитан, жарковато, – соглашаясь ответил Кирдяпкин.

– Что беглецов вчерашних привели, – спросил лейтенант, указывая на скучившихся бойцов.

– Да привел, – вздохнув ответил политрук и поправив шапку обратился к присутствующим.

– Товарищи красноармейцы и командиры, – после приветствий громко обратился ко всем политрук полка, – прошу обратить внимание вот на этих товарищей, – указывал пренебрежительно рукой капитан на стоящих рядом с ним новобранцев, – перед вами стоят далеко не герои и не доблестные воины Красной армии, а наоборот, трусы и, я бы сказал, дезертиры. Эти люди, подвергнувшись панике и малодушию, после вчерашнего боя позорно сбежали с передовой. Проявив трусость, они предали своих товарищей, то есть вас всех, кто здесь находится, – в знак подтверждения своих слов капитан обвел рукой присутствующих в траншее людей. – Более того: они предали свою Родину и весь наш советский народ, наших матерей, отцов, сестер и братьев. Стыд и позор! Они опозорили честь наших доблестных воинов, тех, кто, проливая кровь в борьбе с фашистскими захватчиками, не щадя своей жизни, защищает нашу Родину. Командованием и партийным руководством полка, а также руководством комсомольской организации принято решение вынести этот вопиющий случай на всеобщее обсуждение, – ровным и уверенным голосом произносил свою речь капитан. – Вот как вы, товарищи, решите, так и будет. Судьба этих людей в ваших руках: решите предать их суду трибунала – значит, они пойдут под трибунал. Оставите на поруки – значит, здесь, в траншеях, рядом с вами они будут кровью искупать свою вину.

Поставив вопрос на обсуждение, капитан прекрасно знал, что вряд ли найдется в роте или даже в батальоне тот человек, кто этих еще не обстрелянных в боях пацанов отправит под суд. Но для порядка и в назидание провинившимся требовалась такая процедура.

Стоя рядом с капитаном, ротный, как показалось Дружинину, был осведомлен в затее политрука. Скрывая улыбку он умышленно молчал, давая возможность бойцам самим во всем разобраться.

– Товарищ капитан, – первым подключился к обсуждению сержант Артюшин, – я думаю, они вовсе и не струсили. Просто пацаны растерялись в первый в своей жизни день на передовой. Они же еще, так сказать, не обстрелянные… ну что с них взять? – с пониманием и со снисходительностью заступился за молодежь опытный фронтовик. – Первый в своей жизни бой тяжело выдержать. Вы же сами знаете, товарищ капитан, – перемещая за спину автомат, убедительно говорил сержант.

– Конечно… молодые еще, растерялись. С кем не бывает?.. – стали заступаться за молодежь бывалые фронтовики.

– Знаю, что тяжело, но другие же не сбежали, – для правдоподобия задуманного спектакля продолжал настаивать политрук.

– Товарищ капитан, что нам их осуждать? Наверняка они уже осознали свою ошибку и готовы искупить свою вину. А мы постараемся помочь им, поддержим ребят… Что их под трибунал-то сразу – необстрелянных? – подключился к защите командир отделения роты связи Мендрик. – Пусть они сами покаются в содеянном и, взяв в руки оружие, бьют врага вместе со всеми, – предложил он.

– Но они же молчат! – возмутился капитан, – может, они и не хотят воевать! – умышленно подводил разговор политрук к тому, чтобы опереться на осознание вины сбежавших с поля боя.