Наша церковь[13]

Под низкой кровлей, поросшею мхом,
Ты стоишь, неказиста на вид,
Не имея ни древних икон,
Ни лампад многоценных.
Но и нищенский зрак не препятствует
Крыльям бесплотным твоим
Простираться к обителям
Ангельских воинств.
Устремляется ум в пренебесную высь
Вслед за словом служителя Божия,
Ибо он день за днем возвещает нам вновь
Благочестья великую тайну.
Панайотис Костакос

Глава 4

Дело жизни

Первые тернии

Когда в 1942 году отец Иоиль нашел пристанище в каламатской церковке «малых» Небесных Сил, страна наша переживала самое трудное время: германскую оккупацию, затем гражданскую смуту и всевластие партизан. Оба периода были драматическими. Человеческая жизнь тогда нимало не ценилась. Каждый жил в ожидании казни по «сокращенному судопроизводству». Достаточно было решения: «Он наш враг», и человека немедленно отправляли на смерть. Как оккупанты, так и разделившиеся между собой греки (а лучше сказать – человекоподобные звери, поедающие собратьев) вселяли страх и ужас в души тех, кому дороги были мир и тишина.

Что же отец Иоиль? Он стремится утешить и укрепить народ Божий, но при этом говорит с дерзновением, обличает, клеймит… Те, кого прямо задевают его слова, запоминают их, скрежещут зубами и угрожают. Благочестивые же трепещут: «Они убьют его!».

И торопятся защищать Старца! Но как? Есть только один способ: призвать его к «благоразумию», склонить на компромисс.

– Да, отче! Ты должен! Это необходимо!

Отец Иоиль выслушивает их в спокойном молчании и спрашивает:

– То, что теперь происходит, очень серьезно, не так ли?

– Еще бы!

– Нужно, чтобы люди знали об этом, или нет?

– Кто же спорит, отче?

– А разве позволительно пастырю бросать овец при виде волков, спасая собственную шкуру?

– !..

– Вот! А вы уговариваете меня смолчать – «хотя бы теперь»! Но если не говорить теперь, когда же и говорить? Когда, если не теперь, сказать о том, какое страшное зло – братоубийство, да и всякое убийство? А когда наступит мир и перестанут убивать, что толку говорить? Сегодня, теперь надо стараться, сколько есть сил, удерживать людей от зла. Заговори я об этом завтра, мне справедливо скажут: «Когда надо было говорить, ты молчал! А теперь нам до этого дела нет!».

– Отче, ты подвергаешь себя опасности!

– Бодрствуйте и молитесь[14]. Не бойтесь: они не убьют меня.

– Отче! Ты пропадешь безвинно!

– Безвинно? А как мы дошли до такого? Нет, все мы теперь виноваты! И я, и вы!

– Чем же я виноват, отче? И чем виноват ты?

– Знай, что если ни я, ни ты ни в чем не виноваты, то не виноват никто. Либо все, либо ни один. Мы все виноваты, и только Господь знает, кто больше. Потому и нужно говорить во весь голос, просвещать народ!

На этом отец Иоиль стоял твердо и бесстрашно, не уклоняясь ни вправо, ни влево.

Многие отчаялись: «Все, потеряли мы Батюшку! В одно прекрасное утро найдем его мертвым дома либо на улице! И с кем только возится он, Божий человек! Кого надеется привести к богопознанию!».

Но Господь не попустил, чтобы с отцом Иоилем стряслась какая-нибудь беда.

Проповедь

Проповедь Батюшки – строгая и духовно насыщенная – поначалу раздражала тех, кто довольствовался «традиционно-воскресным» благочестием без подлинной глубины и деятельного приложения к жизни.

Одна прихожанка вспоминает: «Бывая в церкви, я всякий раз, когда он выходил проповедовать, испытывала неприязнь и шептала: “Снова этот!”. Люди, к несчастью, судят по внешности и не замечают истинно великих духом. Суровый вид и легкое заикание отца Иоиля отталкивали таких поверхностных судей. Надлежало преодолеть эту неприязнь, и она постепенно была преодолена».