Что человеческая жизнь — хрупкая, Лина знала. Это только кажется, что ты прочно привязан к этой земле толстенными канатами, кровеносными артериями, любовью близких. На самом деле ничего подобного — ветер дунет чуть сильнее, и жизнь твоя — тоненькая ниточка воздушного шарика — оборвется. Шарик рванет вверх, и ничто — никакая любовь и слезы близких — его не остановит.

Пацан все решал — куда ему. Остаться здесь или рвануть туда, в неизвестное. Металась душа…

«Если он выживет этой ночью — будет жить!» — сказал врач. И Лина повторяла как заклинание — надо продержаться до рассвета.

В белую ночь рассвет приходит незамеченным, но Лина его почувствовала, просто что-то разрядилось в самом воздухе, словно вот сейчас был преодолен какой-то важный рубеж, разделяющий тьму (ведь даже самая белая ночь — темна) и свет.

Утро наступило. И детская рука, которую Лина по-прежнему держала в своей, была тепла. Мальчик выжил.

В палату опять заглянул доктор, оперировавший ребенка. Ночью он приходил несколько раз, молча, ни о чем не спрашивая Лину, проверял своего безнадежного пациента и уходил. Он заговорил с Линой только сейчас.

— Вы так здесь и сидели? Что вы, идите домой!

Лина промолчала.

Доктор внимательно посмотрел на нее. Может быть, он что-то такое понял, потому что вдруг мягко сказал:

— Идите. Ему лучше. Он выживет.

Пошатываясь от усталости, Лина прошла по тихому больничному коридору. В сестринской она заварила себе дешевый растворимый кофе, подошла с чашкой к окну. Долго стояла, не сделав ни глотка.

Город просыпался. Медицинский центр оживал — мелькали машины скорой помощи, в ближайшую поликлинику потянулись больные, на солнышке щурились местные кошки. Кофе в ее чашке совсем остыл. Она вылила его в раковину, помыла чашку, сменила халат на привычные джинсы с футболкой и вышла из больницы.

Лина понимала, что этой ночью судьба ненадолго дала ей временную отсрочку. Однако, по сути, для нее ничего не изменилось и она по-прежнему стоит на краю бездны.