Хотта шел рядом с Риткой, отвлекаясь, чтобы пошарить в высокой, похожей на золотистую шерсть, траве или потрясти звенящие на ветру деревья. Найдя искорку, он убирал ее к остальным. Ритка тоже пыталась искать, но пока поймала только одного зайчика, да и тот сам опустился ей на ладонь.

– Экий баловник, сам тебе в руки идет, – усмехнулся Хотта. – Как тебя звать-то хоть?

– Ритка. Маргарита, – пояснила она, – но я предпочитаю просто Ритка.

Хотта цокнул языком, но ничего не сказал, и Ритке осталось только гадать, не останется ли она и дальше тетёхой. А банка с зайцами тем временем все наполнялась, и все ярче светилась ровным, теплым светом.

– Хватит, должно быть, – наконец сказал Хотта, заглядывая в банку. – Пойдем, Ритка-Маргаритка, сейчас самое интересное будет.

Они прошли дальше по каменной мостовой. В одном месте несколько камней было выломано, из-под земли пахло сыростью и страхом. Рядом суетилось несколько похожих на Хотту существ. Они ловили пролетающий мимо серебристый ветер и так ловко и быстро мяли его в лапках, что он уплотнялся, становился податливым и гибким, как глина. Этой легкой серебристой глиной заделывали щель в дороге.

– Опять чрево проснулось, – обронил Хотта, – хорошо на виду, быстро залатают.

Ритка хотела было спросить, что это за чрево такое, но они уже пришли. В ложбинке между высоких деревьев лежали какие-то палки. Но стоило Хотте взять одну и подвесить банку на специальный крючок, как Ритке все стало понятно. Маленький, похожий на зайца светоч, держал в руках фонарь. Свет от него был теплым, каким-то добрым, и даже немного счастливым. Было приятно просто стоять и греться в его золотистом сиянии.

– Полечись, полечись, – добродушно сказал Хотта, – а то сама вон за ухом уже мохрой зеленой обросла.

Ритка безуспешно попыталась глянуть себе за ухо, закрутилась и чуть не свалилась в ровную, как зеркало, лужу. Там-то она и увидела, задрав вверх волосы, как какая-то противная серо-зеленая слизь, скопившаяся у нее за ухом, шипит и испаряется под светом волшебного фонаря.

– Это во мне тоже что-то плохое было, да? – спросила Ритка, вспоминая то ощущение чужой кукольной головы, которое иногда посещало ее.

– Оно почти во всяком есть, – сказал Хотта, – как простуда. Бывает человек силен, крепок духом, вроде как иммунитет у него. А бывает слабый, тут обидится, там позавидует, так к нему зараза и липнет. А это у нас с тобой, как бы сказать, чай с малиной, – пояснил он, приподнимая фонарь.

Свет от него разливался вокруг, становясь все ярче, так, что Ритке пришлось зажмуриться, а когда она открыла глаза, увидела, что стоят они уже на самой обычной улице. Вокруг, не замечая их, сновали люди. Но, попадая в сияние световых зайцев, чуть вздрагивали, замирая. Хмурые, озабоченные лица наполнялись светом. Разглаживались печальные складки у губ, расправлялись плечи. И сами наполнялись сиянием, будто бы набирая его про запас. Уходили они совсем другими людьми.

– Что, нравится? То-то, – довольно щурясь, сказал Хотта. – В мире нашем есть всякое, Ритка-Маргаритка, хорошее и плохое. За тем, чтобы плохого было не очень много, следят хранители. Так уж вышло, что видели нас люди в давности и показалось им, на зайца похоже, вот мы и стали, сами как зайцы, – погладив длинное пушистое ухо, сказал светоч. – А в Эрмитаже, слыхала поди, коты. Вообще в Петербурге многие хранители котовий вид имеют. Характер, видать, у места такой.

– Ты же говорил, что ты светоч, – спросила Ритка, которая немного запуталась.

– Ну а это тебе что, башмак? – проворчал Хотта показывая ей фонарь. – Петропавловская крепость – место особой силы. Там, вера и надежды людские воплотились в неиссякаемый свет. Ты поняла-то хоть, что сама такого зайца сегодня подобрала?