Адальгрим дунул на светильник, вышел в двери, которые тут же с грохотом захлопнулись, и повёл Бодо по длинному прямому коридору. Как было несложно догадаться, коридор шёл от самой сердцевины Башни к краю – похожий был и на привратном уровне, а уж его-то вместе с подвалами Бодо знал как свою пятерню.

Действительно, вскоре показалась галерея, такая же по ширине и высоте, как круговые коридоры на уровнях ниже, но только с громадными окнами, льющими на каменный пол целые водопады света.

Металлические протяжки, скреплявшие части оконных деталей в сложнейшие картины, отбрасывали вниз тени, похожие на паутину. Трудно представить даже, сколько мешков золота заплатили когда-то за такую уйму стекла и работу мастеров.

Бодо заглянул в ближайшее окно, и орочьи сапоги, книга с потайными ходами и даже сам Капитан как-то вылетели у него из головы.

Приёмная Капитана

Говорят, что когда Тобольд Рытень, уроженец Угорка, задумал поселиться у южной оконечности Непогожих Холмов, то местечко под новую норку он присмотрел в открытой солнцу лощине на западном склоне. Там приятно журчал ручеёк, росли дикие душистые яблоньки вперемешку с орешником, и в общем-то ничего не изменилось с тех пор, как большая война, если верить хронистам, завершилась всеобщим запустением.

Однако супруга Тобби, почтенная Мэй, грезила не историей, а собственным домом, потому что у многих соседей позажиточнее были не только норы, но и настоящие дома. И Мэй Рытень якобы заявила: «Милый муж. Я тебя, конечно, люблю, и раз эта блажь взбрела тебе в голову, готова переселиться за тобой в любую глухомань. Я даже прихвачу туда наших с тобой детей. Но будь так любезен, построй-ка нам в этой дыре большой красивый дом. Дом с самым шикарным видом на свете, от которого все мои так называемые подруги в Угорке, приехав к нам когда-нибудь в гости, перемрут от зависти».

Неизвестно ещё, как бы всё закрутилось в дальнейшем, и вырос ли бы вообще на месте норы Тобби большой и знаменитый город, не восприми он эту просьбу супруги всерьёз.

Не сразу, конечно, но он соорудил-таки им приличное жилище. Это добротное строение из камня и дерева стало первым за невесть сколько веков творением живых рук на плоской, будто бы стёсанной вершине массивного конуса Горы. Мудрить Тобби не стал и поставил дом там, где уже и мхом поросли развалины белоснежной башни, разрушенной в войнах Верзил задолго до того, как летоисчисление Майла вообще началось.

И говорят, что единственное требование, которое уже внуки Тобби вписали во все бумаги, продавая землю на вершине Горы строителям будущей крепости и прощаясь с семейным гнездом, звучало буквально так: «Вершина отныне пусть принадлежит воинам, но вид с неё – должен принадлежать всем». А глазеть на округу к тому времени уже было кому: дом Рытней возвышался над весьма оживлённым селением, центром торговли, пивоварения и изготовления длинных луков.

Вольные Стрелки, как тогда уже называли себя сами отряды броттов-лучников, охранявших эти земли, обещание сдержали. Забрав себе вершину, они подняли над Горой новую белоснежную башню, вскоре ставшую просто Башней. На самом верхнем уровне, сразу под крышей, золотом горящей на солнце, располагалась Дозорная Площадка. Часовые оттуда в хорошую погоду, как уверяла традиция, могли видеть ровно на пятьдесят миль во все стороны.

Простым жителям Майла, как позднее назвали город под Башней, на Площадку с её шикарным обзором, разумеется, было так просто не попасть. Но раз в году на пиру в честь основания крепости всех желающих пускали в Зал небесных стен, лежавший сразу под Площадкой. В обычное время там проводил большие совещания Капитан, а в праздники – пировали горожане, любуясь из галереи одним из самых невообразимых видов в Фороде. Купить это удовольствие было нельзя – оно вручалось совершенно бесплатно.