Особую гордость бранков составляли краги – массивные кожаные наручи на шнуровках, защищающие руки от удара тетивы. Каждый был волен украшать их, как заблагорассудится, и молодёжь побогаче этим беззастенчиво пользовалась, создавая из скучных нарукавников настоящие произведения искусства.

Потом они зашли «по гвозди да дрова» – за луком и кинжалом, которые также нужно было примерить под руку. В довесок прилагались шлем и кожаный колчан, набитый пучком из двух дюжин уже оперённых стрел. По верхней стороне колчана, накрытой кожаной вкладкой, кто-то додумался прорезать ровно две дюжины отверстий – по количеству стрел. Отдельно Бодо вручили сумочку с готовыми наконечниками, которые полагалось насаживать на древки прямо перед боем.

После всего этого они наведались в «чернильную сотню»: оформили какие-то бумаги, и Бодо взамен пяти подписей наконец-то выдали нашивку на рукав и белое перо. На нашивке красовался белый силуэт Башни, торчащий над вершиной абсолютно чёрной Горы.

Весёлый писарь поздравил его «с приобщением к крови, лишениям и несварению желудка», посоветовал опрокинуть сегодня стаканчик-другой с друзьями, «пока война не началась и все живы», и на этом формальная часть, похоже, закончилась.

– Присягнёшь со всеми в конце недели, – успокоил его, взмокшего под непривычным грузом и немного сбитого с толку, Ланго. – Койка тебе, как я понял, не нужна?

– Нет, у нас свой дом возле Яблочных Ворот, – пропыхтел Бодо.

– Неблизко. Ремешок вот здесь подтяни, а то к вечеру натрёт, – показал Ланго. – Что ж. Пойдём, глянем, и если кто-то из моих ребят здесь, прихватим их с собой. Потом быстренько в лазарет, справимся, не пришёл ли в себя твой товарищ Тэд. И уж потом – бегом в привычное тебе место.

– Это куда? – не понял Бодо.

– Соображайте шустрее, рядовой, – постучал по его блестящему шлему Ланго. – Разумеется, на кухни!

– Слушаюсь, сударь. Есть соображать! – с удовольствием коснулся пера над головой Бодо, и они побежали – тут Ланго не шутил.

Настолько быстро, насколько сумел новичок, нагруженный снаряжением, они поднялись на второй этаж казарм. Десяток Падуба занимал комнату у входа, но там никого не оказалось.

– Должно быть, всех подняли по тревоге, – не расстроился Ланго. – Значит, наши на постах. Это хорошо.

– А чем вообще занимается наш десяток? – поинтересовался Бодо, пока они спускались по лестнице обратно и пересекали просторы двора, пропекаемые солнцем. – Я к чему… Есть присказка такая. Писаки – для бумажных, комендантские – для важных, порубежные – для ратных…

– А гвардия – для знатных, – закончил Ланго. – И что?

– Выходит, у нас работёнка поважнее, чем у некоторых? – продолжал Бодо.

Ланго подумал.

– Мы служим в основном внутри крепости, – показал рукой вокруг он. – На этом, пожалуй, отличия заканчиваются. Другие парни всё-таки постоянно в пути, часто бывают на границах, а то и за ними: и в Северине, и в Ставке10. Сейчас вот, например, вся сотня Белого Шлема по договору между Капитаном и Верзилами дежурит на стенах в каком-то из городов Форода. Нашу сотню так далеко обычно не заносит. Наши дела – здесь.

– А приказы ты получаешь напрямую от коменданта? – не унимался Бодо.

– Господин Шиповник отвечает не только за нашу сотню. Его полномочия распространяются миль на десять от подножия Горы. Это значит, что ему подчиняются все посты не только в Башне, но и на городских стенах, и даже на Вальных Холмах. Словом, хлопот полон рот. Чаще мы, десятники, общаемся с его заместителями. Одного из них ты, кстати, видел сегодня утром. Теперь придётся искать ему замену. А жаль! – сдержанно добавил Ланго.