– Что ж ты до краев набухал, – упрекнул его Нураш, боязливо поглядывая на протянутый ему стакан.

– Ничего с тобой не случится. Пей – мужчина!

Нураш впервые в жизни держал в руках стакан водки. Ее острый, бьющий в ноздри запах заставил его сморщиться, как только он поднес стакан ко рту.

– Ну что ты тянешь! Выпей залпом! – подбодрил его один из стоявших рядом ребят.

– Пить, так пить! И нечего морщить нос, как невинная девочка, – бросил другой. – Да не бойся ты! Так только хуже себе сделаешь.

Нураш зажмурился и начал пить крупными глотками, неимоверными усилиями скрывая свои страдания…

Спустя некоторое время они пошли в комнату, где разгорались танцы. Нураш присел на один из стульев, отставленных в сторону, ощущая, что в висках начали гулко отдавать удары сердца.

Комнату заполнила музыка. Все та же песня, исполняемая тонкоголосым юношей, под которую кружились пары танцующих. Нураш поискал глазами Бибижан.

В последнее время между ними что-то произошло. Кажется, он ни в чем перед ней не виноват, а девушка упорно его избегает. Хоть бы сказала…

Неожиданно Нураш вспомнил недавнее происшествие на улице.

– Теперь все… все кончилось… Ну и пусть, пусть! – прошептал он громко т оглянулся по сторонам в испуге, что кто-то услышал его.

Несколько девочек и ребят у окна о чем-то горячо спорили. Среди них была и Бибижан. Музыка заглушала голоса, и расслышать их было невозможно. Видно только было, что спор их всерьез затянулся. Особо горячились ребята, серди которых выделялся Айдар. В привычной своей манере говорить, размахивая руками, он что-то доказывал. Иногда он обращался к Бибижан, но девушку, похоже, не увлекал спор, и она безучастно кивала головой.

– Эх, Бибижан, Бибижан… – всегда, когда он думал о ней, сердце его переполнялось смирением и тихим восторгом. А она не понимает этого. Сейчас, наверняка, она ненавидит его. Конечно же, он виноват. И откуда только ана взялась в тот момент. Словно выслеживала.

– Ну и пусть, пусть! – снова прошептал он, озлобляясь. В эту минуту ему показалось, что он ни в чем не виноват перед ней. Скорее, она…

Нураш продолжал сидеть, пристально вглядываясь в девушку. Но она даже краем глаза не посмотрела в его сторону.

Танец закончился, и все стали расходиться парами. Кто-то поставил еще одну пластинку. Нет, не новую! Все то же сладкоголосый юноша в который раз затянул свою надоевшую песню. Нураш скривился, словно от зубной боли: «Неужели ничего путного не нашли?!»

– Потанцуем, Ракимжанов?! – чья-то мягкая рука легла на его плечо.

Нураш поднял голову и, увидев Алмагуль, подался за ней.

– Ракимжанов, ты что-то совсем скис, – испытывающе оглядев его, сказала Алмагуль.

Нураш взглянул на нее слегка помутневшими глазами. Она и не думала стесняться. Открыто глядела на него, словно не она вовсе, а какая-то другая девушка целовалась с ним недавно.

Нураш невольно отвел взгляд.

– Да так. Голова что-то…

В это время кто-то снял с диска пластинку.

– Вот это правильно! Молодец!.. – неожиданно повеселев, произнес Нураш.

– Что правильно?

– То, что пластинку сменили, наконец.

– А-а, это…

Зазвучал вальс «Амурские волны», без которого не обходился ни один из школьных вечеров. Мелодия вальса и в самом деле была прекрасна – с первыми аккордами, эта нежная, влекущая музыка, словно чистый родник, выплескивалась из глубины, и невозможно было устоять перед ее чарующими звуками.

Танцуя, Нураш искоса поглядывал на свою партнершу. Она действительно была очень хороша. Прямой нос, стройная, большие карие глаза, у которых лишь один изъян, что смотрят черезчур открыто.

– Алмагуль, а ты, оказывается, ужасно красивая, – шепнул девушке Нураш.