– Если начали катить на Тихарева, я не против. Но людей-то зачем травить…

Грек выразительно приложил указательный к губам.

– Ты думаешь, слушает?

– Знаю. – Валерий наморщил чело. Его лоб и просился назваться челом. В лице его было нечто иконописное. Черты были тонкие, глаза узко-миндальные, льняной – в барашек – волос набегал на смуглый лоб.

По отцу он был греком, а мать у него была метиской – дочерью ненки и оненечившегося беглого русака. «Оболеневодился», – говорила мать о своем отце, которого Виталию увидеть не пришлось – за ранней кончиной того от невзгод и труда.

– Валер, это правда? – Дверь распахнулась и в нее влетел вопрос Веры Палеес, но не она сама. – Там целое стойбище полегло.

Грек кивнул:

– Да. Извини, Вер, у нас разговор.

Дверь недовольно скрипнула, а Погосов басонул:

– Ну вот, через час уже и Москва будет знать… господа акционеры… а также господа лондонские акционеры… – Он поднялся с подоконника, устало поеживаясь. Щас менты зачастят, прокуратура. Тихарев назначит внутреннее расследование. Он мне звонил час назад. Прилетит из Москвы завтра утром. Отказался от запланированных встреч.

– Ладно. Если будет время, я там все на месте разведаю.

– В чум не езди. Лишние вопросы могут возникнуть.

Нил Тихарев, генеральный директор нефтяной компании ДЕЛЬТАНЕФТЬ, пил кофе в ее московском офисе. Обыкновения кофейничать за ним никогда не водилось. Он вообще не считал необходимым взбадривать себя напитками, не содержащими алкоголя. Однако в протокольных ситуациях пил и кофе.

Сегодня он пил кофе с Вацлавом Дубом, вторым лицом в компании «ОМЕГА-НАФТА», с которой у ДЕЛЬТАНЕФТИ был долгосрочный рамочный контракт на продажу сырца. Ежегодно он продлевался. Одним из перекачивающих терминалов был литовский порт Мажейку, там и обосновался Вацлав Дуб в последние три года. А всего секретарша принесла три чашки кофе, третья – директору ДЕЛЬТАНЕФТИ по маркетингу Семену Шварцу.

Обсуждали ценовые коррективы на ближайший квартал. В нефтяном бизнесе цены трудно загадывать наперед (пусть на нефти и кормятся плантации прожорливых аналитиков), и лучшая страховка от рисков – фьючерсная организация дела. Впрочем, и понятие фьючерса здесь условное. В случае резких ценовых перепадов в торговых сделках речь всегда о рыночной цене, актуальной на момент заключения или подтверждения договора.

Тихарев не был докой в маркетинге. Он был производственником старой закваски и в тонкости торговли не лез. Помимо цен, впрочем, обсуждалась технология оптимизации маршрутов транспортировки нефти и вопросы взаимодействия с транспортниками – и главным образом с ТРАНСНЕФТЬю – огромной трубой-монополистом, ставившей все более жесткие контрактные условия.

– С замами Вайнштока я встречался всю прошлую неделю. Конечно, новый контракт, который предлагает ТРАНСНЕФТЬ, не сахар, но думаю, особенно пыжиться и совать им протоколы разногласий нам не с руки. – Шварц суетливо схлебывал кофе, тянулся к вазе с печеньем. Ему было сорок пять, во внешности у него было мало еврейского, но в синагогу (Тихарев это знал) он ходил – и довольно часто.

– Это почему? – спросил Тихарев.

Шварц улыбнулся ровными зубами:

– Ласковое теля двух маток сосет…

– Кто? Кто вторая матка? – Бычился Тихарев. Он грузно сдвинулся вперед, скользя опорным местом по черной коже кресла. – Нет никакой второй матки… В общем этого мало. Надо бы у «самого» застолбиться.

– Нет проблем, – слукавил директор продаж.

Шварц даже не лукавил, он врал, но Тихарева злило в нем не это. Его злило то, что тот показно напрягался и что натужность и поспешность его деловитости была заметна любому мало-мальски проницательному взгляду. Или это просто задача была такая – выглядеть суетливым исполнителем…