Прошло не так много времени, но в стоявшей перед ним изможденной женщине трудно было узнать Ольгу.

– Что, изменилась? – улыбнулась она.

– Да, пожалуй…

Мимо прошел гитлеровский солдат в напяленной на уши пилотке, с поднятым воротником. Он внимательно оглядел их обоих.

– Пойдемте, – предложил Квитко, – не будем нарушать «новых порядков».

Ольга недовольно сдвинула брови:

– Будь они прокляты!

Но все-таки пошла следом за Квитко. «Зачем она здесь? Что это за “гастроли” по оккупированным городам?» – беспокойно думал он.

А Таганская продолжала говорить срывающимся шепотом:

– Когда все это кончится?.. Тысячи расстрелянных, умерших от голода… Это какой-то страшный сон… Мерзавцы!.. Вы видели, во что они превратили Киев?

– Видел… Что вы делаете в Виннице?

– У меня в Киеве родные. Этой осенью мы чуть не умерли с голоду. Слышали, что в Виннице полегче с продуктами. Я и решила рискнуть. Достала разрешение в немецкой комендатуре. Но и тут не лучше. Везде этот ужас. А что вы здесь делаете?

– Работаю в школе учителем, – неожиданно для себя ответил Квитко.

– У немцев?

– Советских школ, как вы знаете, в Виннице сейчас нет.

– Значит, воспитываете украинских детей в почтении к «новому порядку»?

Лицо Таганской заострилось. Квитко увидел в ее глазах нескрываемую неприязнь. Он почувствовал, что перегнул. У женщины наверняка есть знакомые в Виннице. Было бы неплохо познакомиться с ними, на первых порах хотя бы под видом учителя.

Он осторожно взял ее за руку.

– Вы извините, у меня не очень хорошая память на имена. Кроме того, виделись мы с вами всего один раз. Вас, по-моему, зовут Ольга Таганская. Да? Так вот, Оля, разрешите дать вам один совет. Не надо так громко разговаривать на улицах.

– А вы-то чего боитесь? – она резко отняла руку. – Интересно, на что они все рассчитывают, эти поступившие в услужение к фашистам? Что Красная Армия уже разбита, что ей уже никогда не вернуться сюда?.. Нет, не выйдет по-вашему! Врет она все, немецкая пропаганда. Москва наша…

– Вы слушаете радио? – быстро спросил Квитко.

Таганская вздрогнула. Лицо ее побледнело. Видно было, что она только сейчас поняла, насколько была неосмотрительна, затеяв этот разговор. Прошло несколько секунд, прежде чем она сумела взять себя в руки. Поджав тонкие бескровные губы, она сказала:

– Вон на той стороне офицер. Вы можете подойти к нему и сказать: «Эта женщина слушает по ночам передачи из Москвы». Может, они вам дадут за это полсотни марок. Но имейте в виду: от меня они ничего не добьются.

Сомнений уже не оставалось: и этот испуг Таганской, и это решительное выражение ее побледневшего лица – все было искренним.

Квитко подождал, пока офицер пройдет мимо, потом спросил:

– Что вы знаете обо мне, Оля?

Таганская ответила не сразу. Некоторое время она шла молча, кутая лицо в старенькую шаль. Заговорила тихо и немного устало:

– Знаю со слов подруги, что вы были коммунистом, работали в руководящих органах…

– А теперь работаю у немцев учителем. По-разному у людей складываются судьбы. Я не провокатор, Оля. Но вы зря все так скоро выболтали… Короче, – сказал он, глядя на нее в упор, – вы дожны свести меня с людьми, с которыми вы слушаете радио.

Таганская не ответила.

– Вы, наверно, поймете меня, Оля, – продолжал Квитко. – Мне сейчас просто необходимо послушать Москву. Ну, как бы это сказать, – для души, что ли. Просто необходимо… Меня ведь все-таки изрядно потрепало.

– Вид у вас действительно… – покачала головой Таганская. – Неужели они и пайка вам не дают за вашу службу?

Квитко развел руками, оглядел свое донельзя заношенное, с продранными карманами пальто, посмотрел на перевязанные веревкой сапоги.