Существенное значение для дружбы между ними имела общность литературных симпатий, особенно к Гоголю. Впервые разговор о Гоголе мог возникнуть в связи с напечатанным в петербургском журнале «Иллюстрация» отзывом Лободовского на книгу «Выбранные места из переписки с друзьями». Вот что писал отцу Чернышевский 24 января 1847 г. после слов о Никитенко, Некрасове и Белинском, выступивших с критикой новой книги Гоголя: «Тем приятнее было прочитать благородную и умную статейку в 3 № „Иллюстрации”, в которой прямо и без страха высказывается истинный взгляд» на Гоголя. «Утешила меня эта статья, – продолжал Чернышевский. – И вдруг вчера я узнаю, что она писана моим товарищем по факультету и близким знакомцем, который ничего ещё не печатал, не хотел и этого печатать, но не смог не написать и не послать в „Иллюстрацию” в порыве чувства. Очень, очень мне было приятно это» (XIV, 106). Принадлежность рецензии Лободовскому весьма вероятна по близости её содержания взглядам «близкого знакомца» Чернышевского. «На днях я прочитал, любезный друг, – писал автор рецензии в „Иллюстрации”, – новое сочинение Гоголя „Выбранные места из переписки с друзьями”. Что сказать тебе об этой книге? С первых строк она поразила меня: здесь уже не тот Гоголь, который рисовал верную картину жизни русского для русских; здесь Гоголь является учителем русского народа, объясняет ему, что такое он сам и его сочинения. Он учит нас как русский, который всею душою любит своё отечество, как христианин, который видит в церкви опору всей жизни».[392] Подобное толкование Гоголя импонировало в ту пору Чернышевскому, а Лободовскому мысль об особой роли христианского учения в духовной жизни человека была свойственна на протяжении всей жизни.

Читая «Мертвые души», Чернышевский делится своими восторгами с Лободовским, и в дневнике от 5 августа 1848 г. появляется следующая запись: «После Вас. Петр. встал, я пошёл проводил его до Гороховой. Дорогой говорил о Гоголе только. Придя ко мне, он сказал: „Счастливы вы, что не уважали <никого>, кроме Гоголя и Лермонтова, – "Мертвые души" далеко выше всего, что написано по-русски”. После дорогою тоже говорил, что предисловие не кажется ему странным, напротив – вытекает из книги и что он ничего не видит смешного в этом, – это меня обрадовало. – „А эти господа, которые осуждают, – говорит он, – ничего подобного не чувствовали, поэтому не понимают (так в самом деле) и (новая мысль для меня, с которой я совершенно согласен), напиши он это же самое короче, другими словами, все бы говорили, что это так; хоть просто бы сказал: "присылайте замечания"”. – Так, в самом деле высказался из сердца и поэтому смешно. – „Да, – говорит он, – следовательно, гордости, самоунижения, вообще тщеславия здесь никакого нет”» (I, 70). Разговор, разумеется, шёл о предисловии Гоголя ко 2-му изданию «Мертвых душ», осуждённом Белинским и, как отмечалось в предыдущей части главы, воспринятом Чернышевским-студентом в качестве «благородного самопризнания» (XIV, 106). Критическое отношение обоих к Белинскому вовсе не было, однако, отрицанием идей великого критика вообще. Лободовский всегда чрезвычайно высоко оценивал деятельность ведущего литературного критика «Отечественных записок». «Из этого источника раньше я воспитывался», – писал об этом журнале Чернышевский в дневнике (I, 84). Однако оба – Чернышевский и Лободовский – не принимали ни трактовки Белинским «Выбранных мест из переписки с друзьями», ни его порицания заявлений Гоголя о втором томе «Мёртвых душ». Они относили позднейшие высказывания Белинского за счёт не одобрявшихся ими перемен во взглядах последнего. Так, Чернышевский писал в дневнике 1 ноября 1848 г.: «Прочитал 10-ю статью о Пушкине Белинского („Борис Годунов”) <…>: в самом деле, снова хорошо писано, и мне кажется, что взгляд во многом весьма отличается верностью и большими сведениями в истории человека вообще – во всём, может быть, верно, разве только замечание „Борис не гений, а талант, а на его месте мог удержаться только гений” несколько преувеличено или, как это, переходит в декламацию мысли; в самом деле, Белинский был тогда не то, что в последних своих статьях, где пошлым образом говорил о романтизме и проч.» (I, 161). Под «прочим», конечно, имелся в виду прежде всего Гоголь.