Итак, в понимании сущности философского мышления мы предлагаем исходить из того, что некая «философская способность» неотъемлемо присуща человеку по аналогии с нравственной или религиозной способностью. Та или иная степень философской активности на экзистенциальном уровне наличествует у человека всегда. В качестве же феномена общественной жизни философия начинает выступать лишь на определенном этапе исторического движения данного общества. Иначе говоря, по аналогии с различением «религиозности» и «религии», нравственного чувства и системы морали, эстетической способности и искусства, как сферы культуры, следует, видимо, различать «философичность», как качество духовной природы человека, выражающееся в духовной активности особого рода, как характеристику человеческого бытия в мире, задающую особое измерение этого бытия, и философию, как сознательное и целенаправленное культивирование этого особого способа духовного самоутверждения.

Философия, наука, нравственность, искусство, религия укоренены в особых качествах человеческого духа, они являются различными, взаимопроникающими и взаимодополняющими (может быть, в некоторой мере взаимозаменяющими) проявлениями жизни этого духа. В конкретных движениях человеческого духа эти проявления чаще всего переплетены, между ними зачастую невозможно провести строгую демаркацию, но каждое из них имеет свои особые истоки, отвечая особым фундаментальным запросам духовной природы человека.

Каковы же эти запросы духа, каковы те предметы, устремленностью к которым вдохновлены перечисленные формы духовной деятельности человека? Представляется оправданным обратиться, прежде всего, к классической триаде высших ценностей: Истина, Добро и Красота. Они, на наш взгляд, являются объективными основаниями соответственно науки, нравственности и искусства. Это наше утверждение кажется столь же банальным, сколь и «устаревшим». Слишком «непопулярны» в наше время эти слова, гораздо больше говорится о практической отдаче, прагматизме и самовыражении. И все-таки – осмелимся мыслить «непопулярно».

При всем том, что творчество составляет суть художественного акта, что самовыражение, действительно, имеет место во всяком художественном произведении, но ведь не всякое творчество является художественным, и уж, тем более, не всякое самовыражение может быть признано искусством. Только в том случае, когда творчество устремлено к воплощению в зримых образах невместимого ни в какие образы совершенства Красоты, когда самовыражение является не самого-себя-любимого выражением, а отражением своего личного опыта предстояния Красоте, – только здесь можно говорить об искусстве. Красота необязательно доставляет наслаждение, красота и в жизни, и в искусстве часто вызывает грусть или даже доставляет мучения. Художник (беря это слово в отношении ко всем видам и жанрам искусства) не столько убаюкивает красивостью, сколько открывает перед человеком высочайший идеал Красоты, пробуждает тоску по совершенству и подлинности бытия.

Суть эстетического переживания заключается в прикосновении к совершенству и вечности. Даже феномен «комического» был бы невозможен без отстранения человека от осмеиваемой ситуации, без отстранения его вообще от суеты повседневной жизни, без некоего «очищения взгляда», которое дается приобщенностью к совершенству бытия. Комическое потому и смешно, что является разоблачением мнимого совершенства, разоблачением недостоинства и мелочности. Чтобы смех был возможен, необходимо вознести человека на некоторую онтологическую высоту, с которой он делается способен чистым ясным сердцем смеяться над собственным убожеством, отделившимся от него и ушедшим вниз.