– Вот и отлично, – примирительно улыбнулся Кирилл, – тогда тебе легче будет понять, что Юлия мой давний близкий друг и ее мнением я дорожу. Это не сложно. Просто нужно это принять как, … как данность, что ли, – день, ночь, затем снова день… – и все. И потом у нас есть более срочные дела, тебе так не кажется?
Резко развернувшись в сторону Кирилла, Таня четко произнесла:
– Чем обсуждать поведение твоего близкого друга? Говори за себя. Ты сам решаешь с кем тебе дружить. – Она подняла обе руки вверх. – Так не лишай меня этого права. В моем понимании дружба, прежде всего, основывается на взаимном уважении. Как ты считаешь, она меня уважает? А я ее? Она хочет нашей дружбы?
В воздухе повисло тревожное молчание.
– Молчишь! Так вот, я с ней вынуждена общаться каждый день, и она мне не друг, а лишь коллега по работе. Согласна, к ней привлекает людей: живой ум, умение подать себя выгодно в той или иной ситуации, но нарочитая бестактность, с которой я сталкиваюсь ежедневно, отталкивает. Возможно, ты этого не замечаешь или она с тобой так не ведет. А я замечаю, чувствую, и мне это не нравится. Ты понимаешь меня? Прости, но тебе впредь необходимо будет с этим считаться. Сам ты можешь с ней дружить, я вмешиваться не буду, мешать вашей дружбе тоже не буду.
Прозвучала это так резко, что Кирилл не нашелся, что ответить. Он продолжал молчать.
«Зачем я это сказала? Прозвучало, как ультиматум, а любой ультиматум приводит только к непониманию и отчуждению», – ругала себя Таня.
– Хорошо. А что будешь?.. – с иронией спросил Кирилл, внимательно всматриваясь в ее лицо.
– Я буду наблюдать за всем этим со стороны, с безопасного расстояния.
Воцарилось ошеломленное молчание.
– Вот как? Оригинально! И нахально! – В глазах Кирилла мелькнула тревога. – Мне нужно начинать беспокоиться?
– Беспокоиться? О чем? – Глаза Тани расширились, и Кирилл увидел в них немой вопрос.
– Ты, на чьей стороне?
– Я? – Во взгляде Кирилла читалась обида. – Тань, дорогая, я всегда на твоей стороне, с первой минуты, как увидел тебя тогда, на пороге кухни, и не заставляй меня прыгать через веревку, чтобы доказать это.
– Прости. Пусть будет так, как ты считаешь, – примирительно тихо сказала она и снова сделала попытку образумить его. – Только не надейся, что мы станем подругами. Это, априори, не возможно.
Кирилл, сделав глоток кофе, уже порядком остывшего, настороженно покосился на нее, пытаясь улыбнуться.
– Почему я не удивлен?
У Тани вдруг возникло ощущение, будто она шагает вверх по едущему вниз эскалатору. Нужно было остановиться и подумать куда идти. Ее эго срочно нуждалось в любви и ласке.
– Вот и хорошо. Тогда куда мне направить свое упорство?
– О чем ты? – Кирилл захлопал своими длинными ресницами, а у Тани при этом застучало громче сердце.
– Ты же сам сказал, что мое упорство достойно лучшего применения. Тогда, где мне его применить?
– О! Да ты иронизируешь?
– Именно это я и делаю.
– Я хотел предложить тебе подружиться с ней. Но ты уже сказала, что этого делать не будешь. Я услышал тебя. Теперь тебе нужно услышать меня.
Сказал он это ровным тихим голосом, и нежно погладил ее по спине. А для нее его слова прозвучали как раскаты грома. «Что? Нет!» – кричало у нее внутри, но она не стала это произносить вслух. Ей хотелось закричать, что он как раз и не услышал ее, что он не готов, а скорее не хочет услышать ее.
– Допустим, я тебя услышала, – с трудом выдавила она из себя. – Я постараюсь беспристрастно относиться к ней, но это только ради тебя.
– Спасибо. Ценю. Это весьма великодушно. Значит, все не так уж плохо, а куда лучше, чем я думал.