Я стою посреди зимы,
и считаю снежинки с неба.
Забери все с собой плоды,
из подаренного мною лета.
Солнце растопит,
кроны деревьев.
Будет метаться,
снег до апреля.
Сяду у печки,
вытяну ноги.
И заведу патефон.
А за окошком,
снежные ели.
Мне бы немножко,
тёплой постели.
И белой твоей любви.
И опять замела метель.
На дорогах заносы, и пробки.
Опустел мой тугой кошель.
Даже не на что выпить сотку.
А на улицах толкотня.
Кто-нибудь подарил бы ласку.
Я согласен за три рубля.
Примерять с красным носом маску.
Все рассядутся за столы.
По-домашнему у экрана.
И бенгальские будут огни.
И новогодняя телепрограмма.
Солнце растопит,
кроны деревьев.
Будет метаться,
снег до апреля.
Сяду у печки,
вытяну ноги.
И заведу патефон.
А за окошком,
снежные ели.
Мне бы немножко,
тёплой постели.
И белой твоей любви.
1992г.
Окно
Твоё окно, а в нём Париж.
Ты близко так к нему сидишь.
Ты с ним как будто говоришь,
словами вздохов. Словами
жестов, и гримас.
Мадам, весь этот мир для вас.
И все планеты, как одна
готовы вам дарить себя.
Я не устал от долгих вёрст.
Я вам вселенную принёс.
Мадам, весь этот мир для вас.
Я вас хочу, хотя бы раз.
1992г.
* * *
Обычная ночь, гудят поезда,
и город совсем не спит.
А северный ветер уходит туда,
где гавани, и корабли.
Где палубы драят лениво матросы.
Причаливают суда.
Где ловят радисты тревожные SOS, ы.
И сразу спешат туда.
Простите планеты за непониманье.
Но мы остаёмся здесь.
Где ветер гуляет, где море бушует.
И мы отправляемся в рейс.
1992г.
* * *
Она прекрасней всех была.
Я ей стихи читал.
Она кружилась как юла,
сливалась как овал.
Она часами в телефон,
подругам и друзьям.
Какой прекрасный всё же он,
наверно про меня.
А утром кофе прям в постель,
О, нежная газель.
Я перед сном ей лапки мыл.
Она кружилась и ушла,
а я любмл, и ждал.
Она сливалась как овал.
Она прекрасней всех была.
Я ей стихи читал.
1992г.
Осеннее интермеццо
Как хорошо осенним днём.
Бежать по улице вдвоем.
С Невою по теченью.
Забыть про летоисчисленье,
и часовые стрелки в нём.
Накинуть лёгкое пальто.
С минуту стоя у подъезда.
И в знак глубокого протеста,
умчаться в бежевом авто.
Вот магазин, ты помнишь в нём
купили сладкие эклеры.
Как удалые кавалеры,
ласкали женщин за углом.
А помнишь цирк: «парад Алле».
Как размыкался круг арены.
Как в старом доме довоенном,
открыли фотоателье.
Я помню шорох старых туфель.
И диалоги невпопад.
Как прежде время снегопад,
лакал из рук соседский пудель.
Галдели чёрные вороны.
Их заглушал осенний вальс.
Из окон музыка неслась,
когда крутили патефоны.
Скучает парк без детворы.
Ржавеют от дождей аттракционы.
И в ожидании волшебного неона,
стоят, как часовые, фонари.
На улице проезжие машины.
В парадном сильно пахнет табаком.
Соседка расписалась с моряком.
Напротив, в доме пышные крестины.
1992г.
Отражение
В зеркальном отраженье,
в невидимом пространстве.
Бродили словно лики,
как облики, и тени.
Два чёрных силуэта,
два мира, две планеты.
И растворялись в небе,
как капли дождевые.
На лицах, и на окнах,
на листьях, и ладонях.
Ты тоже там бродила,
прекрасная, как осень.
Великая, как время.
Душа твоя стеснялась,
робела, и смущалась.
А тело раздевалось.
1992г.
Песня о вещах
Февраль ещё болтался на крючке,
как шёлковое платье балерины.
На тумбочке лежали апельсины,
а рядом кактус в виде буквы «ч».
Безмолвен перекошенный карниз.
Не обделён вниманьем глазомера.
Свисала неуклюжая портьера,
и с завистью глядела на сервиз.
Грустили опустевшие стаканы,
на них губной помады яркий след.
От бабушки доставшийся буфет,
который обожали тараканы.
Роскошная пуховая подушка,
похожая на сахар рафинад.
И время объявляла невпопад,
засевшая в часах кукушка.
На ножках металлических, диван,
с продавленным сиденьем в середине.